— А я и не думаю, — сказал на это Альберт.
— Вот и молодец. А то знаешь какие люди бывают… пошутишь не так, а они все за чистую монету принимают.
— Я не такой, — заверил майора Альберт.
— Это хорошо. — Степаненко еще немного пожевал, разглядывая лейтенанта. И вдруг спросил: — А знаешь, что Ницше по этому поводу сказал?
— Что?
— Лучше быть убитым, чем непонятым! Хорошо сказано, правда?
— Правда, — кивнул Альберт. — Только Ницше такого не говорил.
— Как это — не говорил?
— А так. Не говорил.
— Гм… — Степаненко почесал пальцем щеку. — Что ж… Это характеризует его не с лучшей стороны. А ты откуда про Ницше-то знаешь?
Альберт покраснел. (Он всегда краснел, когда говорил о чем-то, чего не знал собеседник.)
— Да так… Читал кое-что. «Как философствуют молотом», «Человеческое, слишком человеческое»… Ну и другие вещи.
Степаненко подозрительно прищурился.
— Это вам в школе милиции преподавали? — с сомнением спросил он.
Мясищев качнул головой:
— Нет. Я сам. В порядке общего развития.
— А-а, — протянул майор. — Ну тогда ладно. Далеко пойдешь, лейтенант. А ты, например, знаешь, кто такой Видок?
Альберт улыбнулся:
— Знаю. Он создал французскую сыскную полицию. А до этого сам был бандитом.
— О черт! Прямо в точку. Вижу, тебя ничем не удивишь. Ладно, в таком случае перейдем к делу.
«Давно пора», — подумал Альберт, но вслух этого, разумеется, не сказал.
Прежде чем начать беседу, майор достал из кармана плотный конверт и положил на стол.
— Это твои новые документы, — сказал он. — Трудовая книжка, медицинская карта, карточка пенсионного страхования и другие бумажки.
Альберт взял конверт, открыл его и стал рассматривать «бумажки».
— Ты знаешь, где будешь работать? — спросил Степаненко.
Альберт пожал плечами:
— Нет. Мне не сообщили.
— Правильно не сообщили, — кивнул Степаненко. — Дело секретное. Никто, кроме меня, тебя здесь не знает. В смысле не знает, что ты сотрудник милиции. И не должен узнать, понял?
— Так точно.
— Молодец. Работать будешь на таможне. Устраиваться пойдешь послезавтра утром. Там у нас все схвачено. Вот тебе инструкция и брошюрка, которую ты должен за эти полтора дня заучить наизусть.
Степаненко положил на стол книжечку страниц на сто и строго добавил:
— Чтобы от зубов отскакивало, понял?
Альберт посмотрел на книжечку и обреченно вздохнул:
— Понял.
— Да ты не волнуйся. Все будет в порядке. Я же вижу — ты парень толковый. Да и наука эта несложная.
— Да уж, — вздохнул Альберт.
Майор уютно развалился в кресле, еще раз оглядел комнату и вдруг спросил:
— Чай-то у тебя тут хоть есть?
— Да, я купил по дороге. И чай, и кое-что к чаю.
Майор Степаненко поглядел на лейтенанта потеплевшим взглядом и сказал:
— Тащи!
Майор Степаненко не был алкоголиком. Однако выпить любил. Делал он это, в отличие от большинства мужчин, в весьма своеобразной компании, а именно — в компании собственной жены Ларисы. Делали они это с пугающей для обычной семьи регулярностью, а именно — каждые выходные. Иногда заходили после работы в бар, иногда садились вечером дома у телевизора и открывали бутылку вина. Короче говоря, Лариса была замечательная женщина, она была Игорю Алексеевичу не только женой, но и другом. О чем он и рассказал Альберту за чаем.
Во время рассказа Мясищев все время кивал. Ему и впрямь казалось, что у Степаненко идеальная семья. Вот только жаль, что у них нет детей. Но это дело наживное, ведь жене Степаненко — Ларисе — всего тридцать три.
В свою очередь Альберт поведал майору о своих проблемах с женщинами.
— Все дело в подходе, — резюмировал услышанное майор. — У тебя, Альберт, неправильный подход к бабам. Вот я тебя научу…
Беседуя поочередно то о жизни, то о предстоящей работе, Степаненко засиделся у Альберта дотемна. К тому моменту, когда он засобирался уходить, они стали настоящими друзьями.
4
Неделю спустя майор Степаненко и лейтенант Мясищев встретились всего на двадцать минут — в маленьком летнем ресторанчике. Они взяли кофе и пирожные.
— Докладывай! — сразу же начал Степаненко, поедая пирожное. И добавил с набитым ртом: — Только обо всем подробно.
— С чего начинать? — спросил Альберт, который пирожные не любил и довольствовался черным кофе с сахаром.
— Как вписался в коллектив?
— В коллектив вписался хорошо. — Альберт пару секунду подумал и улыбнулся: — Меня там все держат за славного парня и, мне кажется, за простака.
— А ты?
— А я стараюсь закрепить сложившийся имидж. Сознательно играю роль безотказного рубахи-парня. Опытные таможенники надо мной немного посмеиваются. Один даже посоветовал: «Нельзя же быть таким тюхлей. Ты должен правильно поставить себя, иначе не будут уважать!»
— А ты?
— А я лишь улыбнулся в ответ и пожал плечами, — сказал Альберт.
Степаненко отхлебнул кофе и кивнул:
— Правильно. Для них ты должен быть простаком, которого видно насквозь.
— Я тоже так думаю, — поддакнул Альберт. — Созданный имидж уже дает свои результаты. Если поначалу в мою сторону слегка косились: дескать, бог его знает, этого чужака, что у него на уме, то теперь на меня практически не обращают внимания. Сотрудники свободно говорят при мне на любые темы — от интимных до сугубо профессиональных.
Майор замер с открытым ртом и с любопытством глянул на Мясищева.
— Что за интимные темы такие? — спросил он.
Альберт слегка покраснел.
— Вопрос касается женщин, работающих на таможне, — сказал он. — Это не имеет отношения к делу, и мне бы не хотелось это обсуждать.
— Ладно. Не хочешь — не надо, — милостиво разрешил Степаненко, беря второе пирожное. — Продолжай отчет.
— Я тут начал присматриваться к дальнобойщикам, которые везут грузы за границу. Мне кажется, между некоторыми дальнобойщиками и сотрудниками таможни есть какие-то неафишированные связи.
— Это из области «интимного» или из области «сугубо делового»? — с явной иронией поинтересовался Степаненко.
Альберт насупился.
— Из области делового, — сухо сказал он. — Некоторые таможенники беседуют с дальнобойщиками в приватной обстановке. Мне пока не удалось узнать, о чем там у них идет речь.