— Честно говоря, не интересовался. Так что, Александр Борисович, в нашей шахматной партии победа на моей стороне!
И снова на моем лице возникло нечто, от чего Ваганов хрипло рассмеялся.
— Вы что, прослушиваете кабинет командующего?
— Предположим, я обладаю телепатией… И вообще, я весьма интересуюсь психологией, последними ее достижениями, а вы, товарищ следователь?
— Нет! Обещаю, генерал, ты от меня никуда не денешься, — сквозь зубы прошипел я. Внезапная страшная ярость нахлынула на меня, я даже удивился тому, что сейчас с трудом сдерживаю свои эмоции. Так и хотелось вскочить и дать в морду этому улыбающемуся мерзавцу.
— Никуда не денусь, говоришь? Посмотрим… А что, хорошая идея возникла… Ведь вы можете мне пригодиться, уважаемый следователь, весьма пригодиться! Мы даже можем с вами подружиться! Нет, кроме шуток, действительно, мы с вами подружимся, следователь.
— Очень сомневаюсь, — сквозь зубы прошипел я.
— Согласен, я был не прав во многих вопросах, но сейчас я прошу пойти на мировую. — Ваганов поднялся и, открыв за своей спиной маленькую резную дверцу, за которой обнаружился ярко освещенный зеркальный бар, вытащил из него бутылку французского коньяка, два хрустальных бокала и наполнил их. — Я предлагаю выпить за нашу мировую…
— Я не пью с подобным сбродом! — рявкнул я.
— Даю честное слово, Турецкий, мы с вами подружимся! Вы знаете, у меня правило: я обязательно пью этот отличнейший французский коньяк с понравившимися мне людьми. А вы мне понравились, Турецкий. Прошу вас, не нарушайте мою традицию… Вы знаете, я пил этот коньяк с министрами и даже с одним Президентом… И еще попрошу вас, дорогой мой смельчак, расписаться в моей книге для почетных посетителей. — Ваганов вытащил из глубины своего стола большую книгу, переплетенную красной кожей, и вместе с бокалом протянул мне.
Злость моя вдруг прошла, я внезапно перестал его понимать. «Что это, искренняя похвала следовательской дерзости? Насмешка? Подвох?» — думал я.
— Знаешь, Турецкий, а давай поедем на мою дачу под Смоленском? Хочешь, прямо сейчас? Я уверен, тебе там понравится. Отдохнешь денек-другой, кстати, сможешь побывать в интересующих тебя местах, они как раз там неподалеку. Ведь ты интересовался, как и эта журналистка интересовалась, базами для подготовки настоящих ребят, не так ли?
Снова вихрь мыслей пронесся у меня в голове. Я автоматически взял хрустальный бокал.
Подготовка спецназовцев где-то под Смоленском — это ребята Ваганова?! Я сам уговаривал Меркулова пойти на провокацию, и вот сейчас выпадает возможность пробраться в этот подготовительный центр под Смоленском, причем с благословения самого Ваганова!.. Отказаться? Рискнуть?! Секунды шли, а решение не приходило…
— Ну так что, Александр, ты отказываешься побывать на моей даче в Ильинском? — Ваганов поднял бокал с коньяком, немного отпил и крякнул. — Да, отличнейший коньяк, мой любимый…
— Побываю непременно! Потом как-нибудь, — сказал я и тоже отпил немного коньяка.
Коньяк был странный и достаточно отвратительный.
— Последний раз спрашиваю, где Грязнов?
— Я же сказал, не знаю, — безразлично ответил Ваганов. Я отпил еще немного, чтобы потянуть время и сообразить, что же мне предпринять:
— По-моему, отвратительный коньяк, как и вы сами…
— В самом деле? Не думаю…
— Мне кажется, вы туда что-то подмешали, — сказал я, чувствуя, что мне стало вдруг нехорошо.
Ваганов округлил свои глазки:
— Подмешали? Ну я же пью, по-моему, все отлично…
— Нет… Гадость… Я что-то… — успел сказать я, чувствуя, что все начинает кружиться перед глазами.
Я выронил бокал, пытаясь руками нашарить какую-нибудь опору, чтобы не упасть, но тут увидел, что потолок полетел куда-то вверх. Я понял, что падаю…
И наступила тьма.
В Смоленской области, в селе Ильинском, между кривой излучиной реки Десвы, похожей на турецкую саблю, и старым яблоневым садом, находился полуразрушенный монастырь, построенный из красного кирпича. В досоветское время этот монастырь, как и положено, был приютом монахов-подвижников. В девятнадцатом церковь монастыря пытались взорвать, но не тут-то было: кирпичи, связанные раствором, в основе которого был яичный белок, и не думали разваливаться. Даже позолоченный крест снять с маковки не удалось, крест только погнули да обломали нижнюю перекладину с традиционным полумесяцем. Во время вьюг и метелей крест со скрипом раскачивался, но покидать гнездо заржавевшей луковицы не собирался.
По внешнему своему виду даже сильно разрушенный Спасо-Преображенский собор отличался внушительностью своих размеров и прочностью стен. Главная часть его, представляющая собой летний храм, была увенчана все еще сохранившимся, хоть и без позолоты, пятиглавым куполом, а задняя часть заканчивалась колокольней. От колокольной ограды к воротам церковной ограды вела закрытая каменная галерея.
Известно, что в 1928–1929 годах по всей России, а стало быть и в Ильинском, были закрыты все церкви.
Для расположения нар здание главного храма разделили на три этажа, а придельные храмы — на два. Там, где хранились мощи мучеников Игнатия и Вениамина, забетонировали площадку и водрузили три токарных станка: труд в три смены — точили снарядные капсулы — должен был воспитывать и облагораживать зеков.
Но в слесарной мастерской заключенные умельцы выточили альпинистские «кошки», не менее трех десятков, и, дождавшись, когда канатная мастерская заполнится достаточным количеством готовой продукции (в зданиях храма существовала и такая работа для заключенных женщин, что помещались в бывшей трапезной), похитили канаты и устроили массовый побег, зашвырнув альпийские крюки в кроны близлежащих дубов. После случившегося дубы спилили — и близлежащие и отстоящие от монастыря на триста метров. Дубов было много, пилили их долго. А когда увидели перед собой голое пространство, решили устроить яблонево-вишневый сад. Да и то сказать, требовалось прикрыть братскую могилу, устроенную для во множестве отошедших в лучший мир зеков. В 1960 году монастырь снова стали использовать по прямому душеспасительному назначению: в его кельи, трапезные и прочие постройки поместили преступников, которые были признаны душевнобольными.
Здесь содержались ученый, у которого настолько поехала крыша, что он устроил взрыв собственной лаборатории, в которой выращивал искусственные кристаллы; бывший машинист состава метрополитена, который загнал поезд с людьми в тупик, а сам пошел обедать; летчики, воевавшие в Камбодже и вследствие галлюцинаций сбросившие бомбы на мирные селения.
В семидесятых контингент пошел «более штучный» и экзотический. В стенах этого заведения, которое теперь называлось «Психоневрологическое специальное учреждение закрытого типа Министерства внутренних дел СССР», отбывал свой срок бывший мидовский чиновник, который задушил и мумифицировал свою жену, при помощи технологии ацтеков уменьшив труп до таких размеров, что тот поместился в десятилитровой стеклянной банке. До службы в одном из мидовских ведомств этот чиновник был археологом и ученым-историком и о том, как нужно бальзамировать трупы, узнал из книжек на английском и арабском языках. Чиновника звали Тутанхамон. Был он, не в пример египетскому фараону, тучен и неопрятен. Находясь в заведении, жаловался только на то, что его разлучили с дорогим сердцу предметом, законсервированной женой, поэтому считался больным с примерным поведением, подлежащим «скорой выписке».