Млей — совсем как я недавно — подошёл к двери и открыл её настежь.
— Уходи, — сказал он.
— Я и сам собирался, — сказал я.
Внизу, в итальянском ресторане шумно праздновал свой сороковой день рождения продюсер известного в России девичьего коллектива. Зал был украшен шариками и улыбками.
Я хотел пройти мимо, но сначала кто-то попросил меня их сфотографировать, а потом с ними выпить.
Я сел за стол и попробовал спагетти с трюфелями в сливочном соусе. Вкусно.
Напротив выпивала девушка, чьими фотографиями был обклеен весь город.
Её волосы были как ромашки, на которых не загадали любовь. Она бы понравилась моему отцу.
— Все кругом врут, — сказала она.
Я пожал плечами.
— Вот вы тоже сидите здесь, такой симпатичный, и наверняка врёте. — Она чокнулась бокалом шампанского с кем-то воображаемым в воздухе.
— Для именинника звучит следующая песня! — раздалось со сцены.
— Я не вру, — сказал я.
— Вы хороший? — Она посмотрела мне прямо в глаза.
— Я не умею обманывать, — сказал я.
— И вы никогда не притворяетесь? — уточнила она. — Никогда не улыбаетесь, когда вам хочется плакать? Вы не расцелуетесь с человеком, которого презираете? Вы не…
— Только если это нужно для работы, — сказал я.
— Вот! — Она торжествующе подняла вверх указательный палец. — Для работы! Я и говорю: вы такой же, как все! Вы — ненастоящий! Вы так привыкли врать и притворяться, что уже забыли, какой вы на самом деле!
— Отстань от человека! — Девушку обняла её подруга, но та только отмахнулась от неё.
— Я не забыл, — сказал я.
— Не забыли? — Она сощурилась.
— Нет. Я знаю, какой я настоящий.
— Но вы боитесь, что об этом узнают и другие? — Она насмешливо скривила губы.
— Не боюсь. Я вообще ничего не боюсь. В отличие, например, от вас.
Она откинулась на спинку стула и вытянула вперёд свои длинные, на высоких каблуках ноги.
— Ну давайте, — сказала она.
— Что? — спросил я.
— Ну, раз ничего не боитесь… Покажите мне, какой вы на самом деле!
— Зачем вам это? — спросил я.
— А мне, может, будет легче жить, если я узнаю, что хоть кто-то есть настоящий.
Я молчал.
— А может, если я разгляжу что-то за этим модным костюмом, зубами за сто тысяч евро и убедительной дикцией, это тронет моё сердце! — Она насмешливо улыбнулась. — В вас когда-нибудь звезда шоу-бизнеса влюблялась?
— Нет, — сказал я.
— Ну? — подбодрила она, выпив ещё бокал.
Я ослабил вибрации, и ментальная волна девушки откатилась от меня, словно море во время отлива.
Она увидела перед собой невысокое существо с глазами и без носа, насыщенного фиолетового цвета.
— А! А! — закричала девушка и тут же принялась хохотать. — Розыгрыш! Это программа «Розыгрыш»!
Она профессионально улыбалась и крутила головой во все стороны, разыскивая камеру.
Ко мне подходили люди, хлопали меня по плечу, протягивали бокалы, хохотали и восхищались:
— Ну ты даёшь! Чистый инопланетянин!
Девушка в меня не влюбилась.
Она сидела, выпрямив спину и держа в руке вместо шампанского стакан апельсинового сока
Кто-то схватил меня за руку и потащил на сцену.
Ведущий вечера, обаятельный молодой человек в тонких очках объявил.
— А сейчас именинника хочет поздравить программа «Розыгрыш»!
Мне дали в руки микрофон.
— Далеко-далеко отсюда, там, где кончается Млечный Путь, — сказал я в микрофон, и люди замолчали, слушая меня, — расположено созвездие Лебедь — цивилизация любви. Это планеты говорящих цветов и лопочущих райских кущ. Их обитатели живут сколько захотят, не зная болезней и старости. Они сознательно реинкарнируются в теле вновь являющегося на свет лебедианца, а прежняя их оболочка тут же сгорает, как кожа царевны-лягушки. Так многие пары сохраняются тысячи лет, из воплощения в воплощение. Лебедианцы давно прошли все эволюционные круги и могли бы перейти в фазу бесплотных лучистых существ, но они не делают этого. Они хотят любить живой мир и друг друга. Я желаю имениннику встретить свою пару — такую, с которой хотелось бы прожить не одну, а тысячу жизней.
Приятно, когда аплодируют. На Тете нет такой традиции. Я решил, когда вернусь, обязательно введу её. Например, можно аплодировать после просмотра фильма моего отца. Хотя я никогда не хожу на эти просмотры. Но ему могут аплодировать другие.
Меня снова хлопали по плечу, называя «мужик» и спрашивая, где же съёмочная группа. А потом, с тысячей извинений, попросили уйти.
— Понимаешь, народ не расслабляется, когда здесь телевизионщики… — объяснили мне.
И я ушёл.
Продавец увидел меня сразу, как только я подошёл. Казалось, он не сводил глаз со стеклянных дверей, ожидая меня.
Рабочий день закончился.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — улыбнулся он. — А я ждал.
— Я знаю. Погуляем?
Мы вышли на улицу.
— Вы так долго не приходили, — сказал он. Мы свернули налево, на Подушкинское шоссе, и пошли по узкой тропинке вдоль дороги. Тропинка была такой узкой, что нам приходилось идти очень близко друг к другу. Иногда продавцу становилось от этого неловко, и он краснел и отступал в сторону, шурша разноцветными засохшими листьями.
— Такая грустная осень в этом году, — сказал он.
— Да. Очень красивая, — улыбнулся я. — Хочется мечтать и плакать.
— Зачем же? — испугался продавец. — Плакать я вам не позволю. Вы такая необыкновенная, вы должны всё время улыбаться.
Я благодарно посмотрел на него. Откуда-то из его кармана раздался мелодичный звон.
— Что это? — спросил я.
Продавец смущенно достал из кармана круглый серебристый предмет.
— Часы, — сказал он, словно оправдываясь.
Жена просила его после работы отвезти часы в ремонт на Горбушку: со старинным механизмом что-то случилось, и они звонили не каждый час, а когда им заблагорассудится.
— Красивые, — сказал я.