Тут я поднял глаза и, обомлев, прочитал название организации на бланке: «Суд Народной Совести. Президиум коллегии». Это резко изменило мое отношение к моему корреспонденту. Я продолжил чтение с повышенным вниманием.
«…с целью привлечения к совместной работе. Вам известно, что в последнее время в обществе сложилось абсолютно превратное мнение о нашей деятельности, к чему и вы сами по неведению приложили руку, но то, что происходит в самые последние дни, не может не настораживать всякого честного человека. Мы полагаем, что и вы возмущены действиями пресловутой президентской комиссии, которая под высоким покровительством творит сущий произвол. Нам известно ваше негативное отношение к действиям комиссии, и потому мы осмеливаемся предложить вам очень свободную форму сотрудничества. Ни в коей мере не покушаясь на ваш профессиональный долг, мы хотели бы просить вас для начала подумать об информативном обеспечении наших служб. Всем уже ясно, что правящий режим доживает последние дни, и для честных граждан России настало время решительного и окончательного выбора. Позвольте выразить вам наше общее уважение и надежду на будущее сотрудничество. Суд Народной Совести».
Вид у меня, должно быть, был оторопелый, потому что Ирина встревожилась и принялась допытываться:
— Что это за письмо, Саша? Это угрозы?.. Ты не должен от меня ничего скрывать!..
Я пожал плечами и отдал ей письмо на прочтение. Это письмо произвело на меня тяжелое впечатление, и я должен был еще в нем разобраться.
Во-первых, почему письмо пришло на дачу, а не на мой московский адрес, где я получаю всю свою корреспонденцию. Они хотели напугать Ирину или мать? Или этим подчеркнули свою широкую информированность? Или это скрытая угроза без малейшего намека на нее в тексте? Во всяком случае, к письму нельзя было относиться серьезно, никто не ждал от меня готовности к сотрудничеству, и всякая надежда на внедрение должна была быть оставлена, как бы соблазнительно это ни выглядело. Это был ход в дьявольской шахматной игре, и мне следовало поскорее разобраться, куда он вел.
— Что это значит, Саша? — дрожащим голосом спросила Ирина.
— Розыгрыш, — отвечал я, ухмыльнувшись. — Кто-то сильно хочет повеселиться за мой счет. У них ничего не выйдет, верно?
— Розыгрыш? — переспросила она удивленно. — Ты думаешь?
— Конечно, — бросил я беззаботно. — Я даже знаю, кто это написал.
— Кто? — спросила Ирина, переходя от беспокойства к возмущению.
— Мой приятель Геша Фролов, — соврал я нагло. — Дело в том, что такое же письмо пришло на имя Славы Грязнова, поэтому я предупрежден. Ну ничего, завтра я им устрою!..
Возвращаясь домой, я вдруг подумал о том, что моя невинная выдумка может оказаться единственно верной. Это мог быть розыгрыш, точнее, не розыгрыш, а провокация. Рассылкой таких писем могла заняться президентская комиссия с целью выявить агентов СНС в рядах правоохранительных органов. Теперь я мог бы понять, отчего вдруг Меркулов стал играть в конспирацию, уж он-то наверняка не стал бы проверять меня. Но это был лишь один из вариантов, объясняющих полученное письмо, и он вовсе не отрицал всех прочих. Письмо было запущено для смятения умов, и теперь было важно сохранить форму для продолжения дел.
А дела наши двигались как никогда. Наш врач, Иван Семенович, так удачно выловленный нами в кратчайшие сроки, уже начал выдавать информацию. Да, он был агентом, в свое время немало поездил по свету с делегациями медицинских работников, совершая попутно всякие мелкие поручения от конторы, но с 89-го года его не трогали. Он даже думал, что его досье давно уже уничтожено, но напрасно он так думал. Тот самый кагэбэшник, который руководил его действиями тогда, вынырнул, и теперь с новыми поручениями. В частности, ему было поручено сделать укол Леонарду Терентьевичу Собко и доставить его домой. Старик был уже в машине, усыпленный снотворным, и потому сделать укол не представлялось сложным. Иван Семенович уверял, что он понятия не имел, к чему это приведет, но кроме его самого этому мало кто верил. Таким путем мы вышли на кагэбэшника, и майор Скачков, понимая, как низко пал его рейтинг после пропажи компьютера, доставил нам исчерпывающие сведения об этом человеке. Специальная группа захвата устроила засаду в квартире у гэбэшника, но сумели арестовать лишь нескольких случайных людей. Но теперь у нас был наконец конкретный человек, с фамилией и внешностью, по следу которого пошла вся московская милиция плюс органы контрразведки. Суд Народной Совести, знай он конкретно о наших достижениях, должен был заволноваться.
Я немедленно отправился с полученным мною письмом к генеральному прокурору, но за его отсутствием меня принял заместитель, мой старый недруг Леонид Васильевич Пархоменко. Я без слов положил перед ним мое письмо, и он надел очки, чтоб прочитать его.
— Это что? — спросил он недоуменно.
— Получено мною по почте, — доложил я. — Я обязан ознакомить с этим непосредственное начальство.
— Они тебя хотят завербовать, что ли? — все еще не понимал он.
— Судя по всему, да, — сказал я. — Вы должны дать санкцию на внедрение, Леонид Васильевич.
Он снял очки и бросил их на стол.
— Ты понимаешь, куда это может завести? — спросил он.
— Туда, — я кивнул на письмо. — В коллегию «Суда народников».
— Ты что, оперативник? — спросил он. — Или Джеймс Бонд? С какой стати ты пойдешь на внедрение? Тут нужны как минимум подготовленные люди. И потом, не верю я им. Он ткнул пальцем в письмо и добавил:
— Это какая-то провокация.
Я думал совершенно так же, но в последнее время наши отношения так складывались, что согласиться с ним открыто я не мог.
— А все же, если поступят предложения, как мне поступить?
— Доложить немедленно, — сказал Пархоменко. — Я надеюсь, предложения поступят не сегодня. Мы успеем обсудить эту проблему на коллегии.
— Очень уж удобный случай, — продолжал я тянуть волынку. — Жаль упускать.
— И все же, — проговорил он задумчиво, — почему они обратились именно к тебе, а?
Я ждал этого вопроса.
— А вы как думаете, Леонид Васильевич?
Он посмотрел на меня задумчиво, как бы оценивая, и покачал головой.
— Ступайте, Турецкий. Мы вас вызовем.
Я оставил ему предварительно заготовленную ксерокопию, а письмо унес к Семену Семеновичу Моисееву. Было мало шансов на то, что мы сможем выйти на след по письму, но нельзя было пренебрегать никакими возможностями.
Семен Семенович, прочитав письмо, сразу нахмурил брови.
— Начальству доложил?
— Первым делом, Семен Семенович, — сказал я. — Не первый год замужем.
Он бросил письмо на стол и сказал:
— Это компьютерная работа, и бланк, и текст. Отпечатано на лазерном принтере. Судя по качеству бланка, над его производством не слишком старались. Вероятно, он был изготовлен специально для этого письма.