Теперь следовало выспаться. Вадим удобно устроился на раскладушке, но сон не шел. Он вспомнил совет водителя: «и внутренне, и наружно». Налил треть стакана неразведенного спирта из того, что осталось в бутылке, заставил себя залпом выпить и занюхал сухарем, завалявшимся в хлебнице на кухне. Через четверть часа он уже спал беспробудным сном.
Разбудил его телефонный звонок. Вадим настороженно вслушался. После третьего звонка телефон умолк. И тут же зазвонил снова. После восьмого звонка Вадим поднял трубку. Это мог быть только Петрович — так договорились они созваниваться, если возникнет острая необходимость. Видимо, она и возникла.
— Вадим, ты? — услышал он в трубке голос участкового. И только тогда заговорил сам:
— Я.
— Слава Богу, жив, — обрадовался Петрович. — А я уж начал черт знает что думать. — Но радость в его голосе тут же сменилась встревоженностью. — Нужно поговорить, Вадим. Не по телефону.
— Но я не могу приехать, — сказал Вадим. — Я даже на улицу сейчас не могу нос высунуть.
— Почему? — спросил участковый.
— Есть причины, — уклончиво ответил Вадим.
— Тогда я к тебе приеду, — решительно заявил Петрович. — Это можно?
— Тащиться вам на край света, стоит ли? — усомнился Вадим.
— Стоит, — твердо сказал Петрович. — Диктуй адрес. Не бойся, я из автомата.
Вадим продиктовал адрес, объяснил, как доехать, и попросил:
— Коль уж вы все равно едете, привезите мне мою одежду. Запасной ключ у соседки. В шкафу — белый костюм, черная рубашка, туфли. И еще — папки захватите.
— Обе? — спросил Петрович.
— Обе.
— Вот это правильно, — почему-то оживился участковый. — Правильно это, — повторил он.
— Почему?
— Приеду — узнаешь. Жди. Три звонка длинных, один короткий. Будешь знать, что это я.
— Жду, — ответил Вадим и положил трубку.
Через полтора с лишним часа — столько времени и должна была занять дорога на электричке и метро — раздался условный звонок: три длинных и один короткий. Вадим выглянул в дверной глазок и с удовлетворением отметил, что Петрович догадался приехать в штатском. Правда, костюм на нем висел, как с чужого плеча, а большая хозяйственная сумка делала его похожим на замотанного жизнью работягу, которого жена гоняет и в булочную, и в магазин, и в прачечную за бельем.
Вадим впустил его и быстро запер дверь.
— Упарился, — пожаловался Петрович, сняв кепку и вытирая платком потное красное лицо с белой незагорелой полоской на лбу. — Народу — тьма, и куда все прутся?.. — Он внимательно посмотрел на Вадима и кивнул: — Все ясно. Значит, это ты был в машине с Сергуней?
Вадим не стал отпираться:
— Я.
— Я так и подумал. Все наши уверены, что Сергуня был один, так и протокол оформили, а я-то видел, как от дома отъезжали двое на его тачке. Вышел на балкон покурить и случайно увидел. Только я не понял, что это ты. И как же ты умудрился его замочить, тачку вдребезги, а сам как огурчик?
Вадим пожал плечами:
— Повезло.
— Везучий ты парень, Вадик, скажу я тебе. А зачем это нужно-то было — ну, Сергуню?
— Пришлось, Петрович. Они же везли меня убивать. К Марату. А перед этим пытали бы.
— Зачем? Что Марату от тебя нужно?
Вадим кивнул на сумку Петровича:
— Эти документы.
— Допустим, разобрались. Убийство неумышленное или в пределах необходимой обороны. А теперь вот что, почему я и приехал. Тебя сегодня с утра ищут.
— Они меня второй день ищут.
— Я не про людей Марата. Двое других. Совсем не наших. На красной иномарке с открытым верхом. Даже не знаю, как тебе про них и сказать. Бандюги — не то слово. Верней, бандюги, но как из американского кино. Понимаешь, что я хочу сказать?
«Люди Аббаса», — понял Вадим и кивнул:
— Кажется, понимаю.
— У них твоя фотография, увеличенная с паспорта. Причем искали они тебя как-то странно. Нагло — вот как. Ко всем подходили, к торговцам, к прохожим, карточку твою показывали, спрашивали, не знают ли они, где ты. И говорили, не скрываясь, не сами про себя, а как бы для других: мы эту сволочь все равно найдем. Понимаешь? Они как-будто не искали тебя, а всем показывали, что тебя ищут. Они и ко мне зашли.
— Домой?
— Нет, на работу. Мне, правда, про сволочь не говорили, спросили вежливо. Объяснили, что вы подружились в Израиле и теперь они хотели тебя повидать. Я, конечно, про тебя сказал, что не знаю, где ты, может, в деревню уехал или еще куда по делам. Но документы попросил показать. Оба из Риги. В полном порядке паспорта, визы и все такое. Из гостиницы «Украина» бумажка, что там живут, так что все законно. На всякий случай я фамилии их записал. — Петрович извлек из кармана потрепанную записную книжку. — Вот, для тебя переписал. Один, громила, Родригес Гуаро. Испанец, но родился в России. Я поинтересовался, как это могло быть. Он рассказал: в гражданскую войну в тридцать седьмом в Россию из Испании вывозили детей коммунистов. Чтобы спасти. И его родителей тоже вывезли. Здесь они выросли, поженились, и он, получается, второе поколение русских испанцев. Я узнавал потом — да, было такое. Так что, может, он и вправду русский испанец. И по-русски говорит хорошо. Второй — поменьше ростом, хлыщ. Сильвио Пельше, латыш. А имя такое, объяснил, потому что родители были простыми крестьянами и им хотелось, чтобы у сына было красивое имя.
— Оружие у них было? — спросил Вадим.
— Нет, — уверенно ответил Петрович. — Когда они от меня ушли, я позвонил на пост ГАИ — ну, на выезде, знаешь. Там омоновцы всегда дежурят. Попросил проверить. Проверили досконально. И самих, и всю машину. Не было у них оружия, никакого, даже ножа. И еще. Когда они увидели, что я записываю их фамилии, им вроде бы это не очень понравилось. Сильвио спросил, для чего я это делаю. Я сказал, что такой порядок: мы регистрируем всех, кто к нам обращается. Не знаю, поверили или нет, но спорить не стали. И ушли. Еще с час покрутились по поселку и уехали. А я вот сразу — к тебе.
— Спасибо, Петрович.
— Кто они, Вадим?
— Убийцы.
— А ты им зачем?
Вадим пожал плечами:
— Чтобы убить.
— За что?
— Они считают, что я у них увел кое-какие материалы. Они им позарез нужны.
— А ты увел?
— Нет. Увел Марат. А меня он просто подставил.
— Ну вот что. Хватит загадок. Собирайся и поехали к Меркулову. Прямо сейчас. Бери свои папки. И все ему выложишь.
Вадим покачал головой:
— Нет, рано мне еще к Меркулову. У меня еще ничего нет на Марата. Есть, но мелочи. А главный, сам знаешь, Марат.