Поезд на Ганновер отправлялся в девять часов. На вокзал отправились загодя — надо было проверить, следят ли за ними.
Лариса участвовать в эксперименте отказалась и потому была посажена в такси. Тут вышла заминка. Простодушный убийца Секач предложил не надрываться — отправить с Ларисой и чемоданы с грузом. Лисовский замялся. Месхиев посмотрел на Секача недоуменно, сжал крепкий мосластый кулак и сказал:
— Не надо, сами довезем! У нас надежней будет!
Лариса хлопнула дверцей так, что водитель покосился на нее недовольно.
— Чтоб ты заблудился, чурка!.. — донеслось из удаляющейся автомашины.
Марк знал немецкий язык достаточно прилично, но не спешил это афишировать, таскал с собой карманный разговорник.
Лисовский и Месхиев, готовившие вместе с Генералом эту операцию уже полгода, столько же времени потратили на усердное и ускоренное изучение немецкого языка. Трудно сказать, кто из них продвинулся в этом деле дальше, во всяком случае на то, чтоб добраться общественным транспортом до банхоффа (он же вокзал), у обоих хватило словарного запаса.
На вокзале было немноголюдно. Немцы, ранние пташки, птахи и птичищи, уже давно трудились в поте лица. Лариса, совсем не похожая на немку, хотя прожила здесь уже больше года, стояла в просторном полупустом зале ожидания и нервно курила. Возле нее на подоконнике выстроились в ряд пять пустых бутылочек из-под пива.
— О, претесь как совки несчастные! — встретила она мужчин язвительными словами. — Не могли носильщика взять?
— Не зуди, старуха! — оборвал ее Алик, не забывший, как полчаса назад она обозвала его.
— Засекли кого-нибудь? — спросил он у Лисовского и Марка.
Лисовский виновато пожал плечами.
Марк заметил одного паренька, который «вел» их от гостиницы до вокзала, правда, следил неумело, почти демонстративно.
— Волокся один, — сказал он Алику. — Хлюпик какой-то, соплей перешибить можно.
— Постарайтесь не болтать по-русски, — перебила Лариса. — На нас оглядываются…
— Это на тебя оглядываются, снять хотят на вечерок! — хмыкнул Алик.
— Пошел ты!.. — прошипела Колбина, но адрес, куда бы она хотела отправить Месхиева, назвать не решилась.
Это могло означать лишь то, что Лариса, недавняя влиятельная «генеральша», потихоньку начинает сдавать позиции молодому поколению наглых гангстеров, не имеющих должностного почтения к воровскому закону.
Месхиев почувствовал это и сказал грубо:
— Билеты давай! Развонялась тут, как шмара!
Лариса аж дымом сигаретным поперхнулась, но, как ни крути, верх уже был не ее. Нервно швырнув окурок на пол, она стала рыться в сумочке.
Месхиев резко выхватил у нее сумочку и негромко, но грозно приказал:
— Подбери бычок, сука! Хочешь, чтоб до нас полицаи доцепились?! Подними, а то удавлю!..
И Колбина сдалась окончательно, наклонилась и подняла наполовину испепелившийся белый цилиндрик с желтым наконечником фильтра.
4
Предъявив контролеру билеты, они прошли со своими чемоданами на перрон. Здесь царила та же совершенно непривычная российскому глазу чистота, что и в зале. Пассажиры налегке, с кейсами или вообще без ничего терпеливо стояли на сером асфальте каждый у того места, где остановится указанный на билете вагон. Было тех пассажиров не больше сотни, но и этого количества оказалось достаточно, чтобы Марк потерял из виду парня, следившего за ними.
Подали состав, чистый, сверкающий, как авиалайнер.
Пассажиры чинно поднимались в вагоны, кивая проводникам, бормочущим как заведенные: «Гутен морген».
Словно полемизируя с персоналом железной дороги, Алик обронил, усаживаясь на свое место:
— Посмотрим, какое доброе это утро будет.
Затем отдал распоряжения по поводу того, кто, где и с кем будет сидеть:
— Лис, иди ко мне! А ты, Секач, садись с Ларисой!
Марк пожал плечами, мол, мне все равно, в то же время на лице постарался отразить якобы имеющееся недовольство таким раскладом. Злая, униженная, слегка окосевшая от потребленного на свежие дрожжи пива, рядом плюхнулась Колбина.
Марк смотрел в окно. Быстро, но без суеты и толкотни опустевший перрон навевал грусть. Интересно, подумал Марк, вот сейчас мне нравится немецкая упорядоченность, дисциплинированность, чистота. А проживи я в Германии, скажем, полгода, не затосковал бы по российской грязи, толкотне, грубости, не злобной, а такой, скажем, рабочей грубости, которая свойственна русским очередям и толпам? Что пересилило бы — отцовские гены или атмосфера Привоза, в которой я вырос?
Однако порадоваться размеренному порядку, присущему второй родине, Марк как следует не успел.
До отправления оставалась минута, электровоз дал уже предупредительный свисток. В этот момент, оттолкнув не привыкшего к такому обращению контролера, на перрон выбежало некое создание, встрепанное, агрессивное и молодое. Драные голубые джинсы по щиколотку, высокие кроссовки, короткая черная кожаная куртка, короткие темные волосы, на шее пестрый платок, в каких любят щеголять палестинские арабы.
Пассажиры, которые сидели возле окон, выходящих на перрон, со сдержанным молчаливым осуждением наблюдали непривычную сцену. По их коротким репликам Марк понял, что юного беглеца или беглянку приняли за турка. Потом оказалось, что наблюдают они не простое баловство. Когда темноволосое создание скрылось в одном из вагонов, на перрон по одному, как положено, проходя контролера, выбежали пятеро мужчин средних лет и обыкновенной наружности. Быстро распределившись, они по одному вскочили в пять средних вагонов, и поезд тронулся.
— Наркоман какой-нибудь, — заметила Колбина, равнодушно отворачиваясь от окна.
Сидевшие через проход Месхиев и Лисовский негромко переговаривались, прильнув друг к другу, как два голубка.
Лариса закопошилась вдруг с иллюстрированным журналом. Как оказалось, она тайком писала записку, которую вскоре подсунула Марку, мягко шкрябнув длинными ногтями по его колену.
Марк, не снимая с бедра маленького белого листочка, лишь прижав его кончиком пальца, прочел:
«Че ты телишься? Они же нас кинут а то и хужей!»
Марк допускал, что высшее образование жене вора ни к чему, но такая жуткая безграмотность его удивила.
Может, и мне проканать за неграмотного, стану Ларисе духовно ближе, — мелькнула у Марка озорная мысль. Но решил не переигрывать, а для легкости восприятия текста опустить знаки препинания. Перевернул листочек чистой стороной кверху, взял у Колбиной ручку, быстро написал:
«Че мне их здесь мочить в натуре?»
И пошла у них переписка!
«Так ты понял что кидают?»
«А то!