— Так что, вы спрашиваете, такое драгоценное лежит в данном сейфе?
Деревянко вынул из кармана — из своего! — тут же отметил Турецкий, — связку ключей, выбрал нужный и открыл сейф.
Внутри, подобно книгам на полке, стояли впритык друг к другу коробки с видеокассетами. Их было много. Отпуска не хватит все пересмотреть.
— Ну что ж, тогда и начнем, помолясь, — вздохнул Турецкий, безнадежно махнул рукой и обернулся к своим коллегам, которые уже расположились, как им было положено, в кабинете, и к понятым, приглашенным для той же цели из соседнего дома.
Полчаса спустя, закончив с формальностями, Грязнов, Турецкий и Деревянко, захватив с собой увесистый кофр с кассетами, перешли в одну из комнат, где был оборудован как бы небольшой, но весьма своеобразный просмотровый зал. В одном торце комнаты — огромный японский телевизионный экран, а напротив, в середине и вдоль стен, широкие диваны, разделенные небольшими «персональными» барами. Словом, все для возлежания и приема наслаждений. У Саши как-то тоскливо засосало под ложечкой. Грязнов, догадываясь, что предстоит, крепился.
Они сели в кресла, чтобы не расслабляться и видеть друг друга, врубили полный свет, никаких полумраков и прочего, и Турецкий сказал Деревянко:
Насколько я понимаю, вам известно, что записано на кассетах. Поэтому не будем пока вдаваться в подробности, а прокручиваем на скоростях и по моему сигналу останавливаемся, а вы называете действующих лиц. Например, Олег Васильевич, Вячеслав Иванович, нет возражений? Поехали...
Турецкий нагляделся за свою жизнь всякого. В том числе и порнофильмов, которые нередко попадали в качестве вещественных доказательств по всякого рода делам. Ну фильм, каким бы он ни был, все-таки нес в себе элемент занимательности, игры. Какой-никакой сюжетец там присутствовал. И поэтому сам процесс, скажем так, совокупления выглядел, в зависимости от физических качеств актеров, либо красиво и возбуждающе, либо, что случалось гораздо чаще, — неопрятно, с изрядной долей мерзости. Неэстетично, сказал бы специалист-телекритик.
В том же, что демонстрировало искусство видеокамеры, Мирзоева, эстетики как таковой вообще не было. Зато здесь имелось нечто такое, что с лихвой окупало бы отсутствие таланта оператора, попади эти кассеты в ловкие руки. Многие люди были узнаваемы. Захваченный поначалу неожиданностью положения, Турецкий стал все чаще и чаще останавливать видеомагнитофон и справляться у Деревянко, указывая на неподвижную картинку на экране:
— Кого мы тут имеем?
И тот терпеливо, как о давно надоевшем, уточнял:
— Сверху — актриса такого-то театра, народная... заслуженная... Снизу зам министра транспорта...
Или наоборот. Иногда попадались и забавные комбинации, от которых рыжий Грязнов чуть слышно постанывал.
Они гнали кассету за кассетой, отмечая присутствие определенного круга лиц, их возрастающий опыт взаимного общения, удивляясь внутренне, как же все-таки затягивает, выворачивает душу эта невероятно притягательная мерзость и как она постепенно, от кассеты к кассете, убивает в душе что-то светлое, освобождая место для неизвестно из каких глубин выползающих жестоких инстинктов.
На какой-то очередной кассете Турецкий сказал: стоп! Трое волосатых парней, как это принято говорить в доме Мирзоева, «баловались» довольно изощренно с девицей, которая, похоже, была под большим «кайфом». Очень знакомой девицей.
Олег прокомментировал:
— Алина Канина с парнями из оркестра... Когда ей продемонстрировали этот ролик... а, лучше не вспоминать...
Ребята были большими профессионалами, она так и летала в их руках. Ну конечно, понял Турецкий, после такого просмотра на все что угодно пойдешь, лишь бы никто другой подобного не увидел. Видимо, в этом и заключалась особая «притягательность» приемов у Мирзоева, куда охотно приезжали некоторые отечественные «звезды». А что, интересно, им после этого оставалось?..
— Ну что, думаю, пока хватит? — Турецкий чувствовал себя просто отвратительно. Будто его с головой окунули в дерьмо. Хотелось под душ.
То же чувство, похоже, испытывал и Грязнов. Он только устало махнул рукой. Лоб его покрывали крупные капли пота. Турецкий был уверен, что и у него вид сейчас не лучше. На Олега, однако, этот показ не произвел такого тяжелого впечатления.
— Кто делал запись? — спросил Грязнов, обращаясь в пространство.
— Автоматика, — ответил Деревянко.
— Ты заметил, — повернулся в Турецкому Слава, — хозяин практически постоянный участник этих игрищ?
Клиника, Слава. Врачи тебе точно назовут этот комплекс. Не помню, как он называется у них, но точно, есть такой. Опасный для нормальных людей... Давайте уйдем из этого помещения, что-то оно давит на психику.
Вернулись в рабочий кабинет и там продолжили разговор.
— Олег Васильевич, — начал Турецкий, — давайте теперь поговорим вот о чем. Что вы скажете, этот ваш шеф, босс, хозяин — он был как, коварным человеком?
— Полагаю, не без этого, — натянуто улыбнулся Деревянко.
— Вот и я так полагаю, — согласился Турецкий. — И как, по-вашему, он должен был относиться к людям, служившим ему? С большим доверием?
— Ну конечно, а как же иначе!
— Прекрасно. Тем более если кого-то, кто осуществляет внешнюю охрану, можно перекупить, то, значит, нужно стимулировать преданность еще большей зарплатой. Логично?
— Думаю, да.
— А остальных? Тех, кто постоянно в доме, рядом, вникают во все дела, знают некие домашние тайны... Их-то как привязать к себе? А?
— По-разному можно...
— Совершенно верно! —Турецкий посмотрел на Грязнова, тот молча кивнул. — Но среди разных способов есть один — старый, как наш мир, примитивный и жестокий. Среди уголовников это звучит так: повязать кровью. Что вы на это скажете?
Турецкий заметил, как напрягся и даже, кажется, поежился от его предположения Деревянко. И он решил не гнать, дать ему секундную передышку.
Я пока, честно говоря, не очень представляю себе, знание каких восточных языков и прочие человеческие таланты требовались от вас Мирзоеву для исполнения роли начальника охраны. Если захотите, сами когда-нибудь расскажете. Я же размышляю сейчас о другом. Вот перед нами промелькнула не одна — десятки жизней, судеб. Одна биография похлеще другой. Причем, прошу заметить, и себя хозяин не очень щадит. Напротив, любуется. Это, впрочем, отличительная черта всех нравственно неполноценных людей. Сдвинутых по фазе. С нарушенной психикой и так далее. Тут, я не боюсь повториться, свое слово должна сказать медицина. — Турецкий расправил плечи, закурил и вдруг в упор уставился в глаза Деревянко: — А вас нигде нет!
Олег вздохнул.
— И это хорошо, — поспешил заверить его Турецкий. — Просто по-человечески я вас глубоко понимаю. И так хватает мерзости. Унижений. Противно. Но... — Он выдержал паузу. — Не реально, Олег.