— Боже мой, да она разрушилась из-за Анатолия, при чем здесь тот человек? Это был мой однокурсник, он оказался на том приеме случайно. Я никого из присутствующих не знала, мы сели рядом, болтали, вспоминали юность. Потом этот туалет и пощечина на глазах у однокурсника, представляете? И я согласилась на развод. На невыгодных для себя условиях. Я желала одного — навсегда избавиться от этого человека!
— Как его фамилия, однокурсника-то?
— Господи, я уже и не помню. Сейчас… Литвинов. Марат Литвинов. Я его до этого ресторана сто лет не видела и после этого кошмара не видела. Я даже на вечера встречи не хожу, чтобы не увидеться с ним. Я до сих пор переживаю этот позор, в который вверг меня мой бывший муж, понимаете?
Она задохнулась, на глаза выступили слезы.
— М-да, просто кошмар на улице Вязов. Бедная вы девочка! Так жаль вас!
Александр протянул руку, коснулся ее запястья.
— Не нужно. — Зоя гордо выпрямилась, убрала руку. — У меня, как вы правильно заметили, все в порядке. Это у него проблемы. Так я понимаю?
— Да, проблем у него хватает, — задумчиво произнес Турецкий. — Что ж, хорошо, что я с вами встретился. Видите: на работе Анатолия Ивановича хвалят, любят. А в быту он, оказывается, совсем другой человек! Вот она — оборотная сторона медали. Как вы считаете, Нестеров способен на убийство?
— Мне трудно ответить однозначно. — Она опустила глаза, вращая в руках бокал с остатками коньяка.
«Ну, говори, родимая, не томи. Интересно, что ты скажешь», — смотрел на нее Турецкий.
— Но если на его пути встанет преграда, думаю, он способен перешагнуть и через чужую жизнь, — ответила наконец Руденко и ясным взором посмотрела в глаза Турецкого.
— Спасибо за откровенность, за то, что уделили мне время, милейшая Зоя Дмитриевна! Коньяк превосходный, он был очень кстати.
Турецкий поднялся.
— Может быть, вы останетесь поужинать? — тоже поднявшись и приблизившись к Турецкому почти вплотную, предложила хозяйка.
— К глубочайшему своему сожалению, не могу, — развел руки Александр и на всякий случай чуть отступил. — У меня еще пара деловых встреч впереди.
— Боже! Пятница! Вечер! Какие могут быть дела? Это вежливая форма отказа? Вы не верите в мои кулинарные способности?
— Напротив! Я уверен, что талантами вас Бог не обидел. Поверьте — дела! Но если позволите, непременно отужинаю в следующий раз.
— У нас с вами будет еще раз? — Зоя подняла бровь.
— А что? Надеюсь, вы не будете возражать, если я зайду безо всякого дела? Просто чтобы полюбоваться вашей чарующей красотой. Я позвоню?
— Что ж, звоните.
Она протянула ему руку, Саша повернул холеную кисть и приник губами к запястью, глядя выразительным, затуманенным взором на Руденко.
Женщина, чуть помедлив, высвободила руку, усмехнулась, не отводя зеленых глаз.
— До свидания! — оборвал Турецкий игру в гляделки и ретировался.
Едва закрыв за ним дверь, Зоя Дмитриевна бросилась к телефону.
— Але, это ты? Он только что ушел, Турецкий. Все в порядке, они будут искать Танцора.
— Ты уверена? — спросил на другом конце провода сочный мужской голос.
— Конечно. Я была очень убедительна. Ты бы меня видел! Ты бы мной гордился!
— Я и так горжусь. Ты говорила о…
— Да, сказала. Все как мы условились. Он клюнул, это точно. Да еще Танцор. Анатолий не сможет отвертеться. Скорее бы все кончилось. Я устала.
— А как я устал? Ты себе даже не представляешь. Ладно, потерпим. Может быть, удастся устроить себе маленький праздник. Завтра позвоню… Да-да, заходите, я уже заканчиваю, — проговорил мужчина другим, деловым тоном. — Благодарю за содействие, коллега, — это в трубку. — До свидания, рад был вас слышать.
Зоя опустила трубку на рычаг, посмотрела в зеркало, висевшее над столиком в прихожей. Поправила рыжие волосы, усмехнулась и проговорила:
— Что ж, господин Турецкий, посмотрим, кто кого переиграет!
…В это время Турецкий, сидя в расположенной за углом кафешке, делал в блокноте пометки, чтобы ничего не забыть из весьма занимательного разговора с мадам Руденко. Еще пару недель тому назад он немедленно отзвонил бы Славке, они бы встретились, тяпнули и помараковали бы, по выражению Грязнова. Обсудили ситуацию. Но разговор с Грязновым был перенесен на завтра. Почему?
Потому что он, Александр, устал, черт возьми. И имеет право на отдых. Хотя бы пятничным вечером.
Потому что ему вообще противно было возиться с этим делом, с этими липовыми и настоящими взрывами, с дрязгами, сплетнями и интригами. И не хотелось ошибиться в Нестерове.
Еще и потому сговорился он с Грязновым на завтра, что торчать весь субботний день дома, вместе с женой, безупречной Ириной Генриховной, представлялось просто невыносимым.
И еще потому, что на сегодня у него была назначена встреча с Настей. И эта причина была основной.
…Мужчина, закончивший разговор с Зоей Дмитриевной, решал некие производственные вопросы, когда прямой телефон в его кабинете снова зазвенел.
— Але? Что? Ну что случилось? Я прошу тебя, успокойся! Я перезвоню.
Литвинов, а это был именно он, закруглил разговор с одним из завлабов, что-то от него требовавшим (а они только и знают, что требовать, требовать, эти завлабы!), и, буквально выдворив ученого за дверь, набрал свой домашний номер.
— Теперь объясни мне все спокойно.
— Опять звонил. Следователь, — испуганно проговорила жена.
— По телефону?
— В дверь. Я не открыла.
— Откуда ты знаешь, что это был следователь?
— Маша позвонила снизу, из вахтерки. Сказала, что идут ко мне. Я боюсь…
Она говорила сбивчиво, то и дело всхлипывая. Литвинов выслушал жену, проговорил:
— Так. Во-первых, умница, что не открыла, и впредь двери никому не открывай, ясно? Пусть вызывают повесткой, официально. Ты не обязана впускать их в дом. Второе: я сейчас же съезжу туда. Так что успокойся. Вернусь — все расскажу. Прими валерианки. Или рюмку выпей, что ли… Попробуй поспать. Подожди, вот что! Пригласи на воскресенье на дачу кого-нибудь. Зверевых там или еще кого… Тебе нужно отвлечься. И не нервничай, милая! Я с тобой! Хорошо?
— Хорошо, — всхлипнула Литвинова.
— Вот и умница. Целую.
Он положил трубку и уставился в окно кабинета, о чем-то сосредоточенно думая.
Через пятнадцать минут он вышел из кабинета с дипломатом в руке.
— Ну-с, Надежда Борисовна, полагаю, мы вправе закончить трудовой день.
— Давно пора, Марат Игоревич. Все-таки пятница. Уже шесть вечера! А вы все работаете.