И мы ясно услышали голос Жени Жукова.
— Добрый день, Малюта! Двадцать шесть я шесть.
— В чем дело? Кто вы такой?
— Ты забыл сказать отзыв.
Долгое молчание. А может, это нам только показалось. И наконец.
— Шесть и двадцать шесть.
— Вернее… Пугаться не надо. Фамилия моя — Жуков, это ты слышал от предыдущего оратора…
Голоса Жукова и Трояна растворились в шуме и снова выплыли минуты через две:
— Он приказал помочь тебе с транспортом… У тебя проблемы. Знаю. А у меня — разнарядка. Завтра получу на ЗИЛе колонну грузовиков…
— Так…
— И смогу парочку уступить. Дать на время. Чего молчишь, Малюта? А?
— Мне надо идти. Времени для разговора нету. Давай встретимся завтра. Завтра я раньше освобожусь. Шеф уезжает на дачу. В семь мы можем встретиться в Манеже. Сейчас там выставка Глазунова. Много народу, это удобно. Вот в вестибюле и встретимся в девятнадцать ноль-ноль.
Жуков покинул посольство вместе со «своими» — начальником Первого спецотдела и еще двумя членами коллегии министерства и, распрощавшись с сослуживцами, зыркнув по сторонам — нет ли за ним слежки? — юркнул в наш «телевизионный» фургон.
Поздним вечером мы сидели втроем в этом подслушивающем «центре» на колесах и жевали довольно вкусные пирожки с рисом и яйцами (их в неограниченном количестве поставляет теперь Грязнову в обмен за «любовь» его новая пассия — завпроизводством какой-то фабрики-кухни) — закусывали после принятия на троих бутылки «Пшеничной», перекупленной с наценкой Грязновым у одного из «топтунов» из дивизиона слежки.
Жуков анализировал свой разговор с Трояном:
— Понимаете, ребята, мне показалось, что он мне не поверил… Вернее, сделал вид, что поверил, а сам заподозрил чернуху в моих словах. И, как пить дать, он будет теперь меня щупать. Наверняка позвонит в Кабул — перепроверит мои слова.
Наведет справочку у «братьев», у моих деятелей в тресте и в министерстве… Одним словом, кое-что поспрошает…
— Погоди, дед, паниковать, — перебил его Грязнов, — может, это тебе показалось, что он заподозрил чернуху?
— Не показалось…
— Тогда что? Отменяем операцию? Я имею в виду внедрение Женьки в банду? — мельком взглянув на Жукова, спросил я.
— Понимаешь, Саша, это не имеет значения, — сказал Жуков, откусывая полпирожка, — поверил ли он мне или нет… Я не наследил и никакой компры за мной нет, ни в Кабуле, ни в Москве — на легавых я работать не стану, коль меня из МУРа поперли, наоборот, зуб точу… А в «братство» меня запросто могла принять «первичная организация» — думаю, что свою структуру они с КПСС слизали… А вхожу ли я в «Афганское братство», Малюта не дознается… пока в Кабуле нет Серого.
— А когда он вернется? — спросил Грязнов.
— Сказали, не раньше пятницы.
— Значит, у нас есть целые сутки. Даже больше.
— Всякое может случиться. Вдруг этот Сергей раньше вернется. Или позвонит в Москву откуда-нибудь. Твое внедрение, Женя, все же опасная штука! — резюмировал я. — Возьмут, отвезут за город и шлепнут…
— А что в нашей жизни не опасно? С незнакомой бабой переспать и то опасно, — рассмеялся Жуков.
Грязнов разлил по последней в бумажные стаканчики:
— Кончай трепаться! Надо дело сварганить… И живым остаться. А это зависит от того — связывает ли Троян появление на горизонте Жукова и арест Валета. Вот в чем вопрос!
Он взглянул на Жукова и спросил:
— Ну так что, Евгений Иванович, рискнем, как в старые времена, где наша не пропадала, а?!
Евгений Иванович уверенно тряхнул кудрями и, запрокинув голову, высадил одним махом остатки водки.
Я обратился к Грязнову:
— Слава, в наших интересах иметь завтра разработку на этого Трояна. Ее надо иметь до засылки Жени в стан врага. Сделаешь?
Грязнов молча кивнул головой.
— Ириша, ты еще не спишь? Я просто так звоню.
— Ты успел?
— Куда?
— С деньгами?
— Успел, успел. Что ты делаешь в субботу?
— Мы с Лелей и Лидочкой Меркуловыми идем в Лужники на фестиваль. А потом ничего… — Позвони мне, когда освободишься.
— Только не отключай телефон, — смеется Ирка, — и привет Фаусту…
«Только не отключай телефон»… Ваня пришел утром — «Телефон у тебя не работает». Бунину кто-то позвонил и сказал, что у Турецкого не работает телефон. Но ведь я включил телефон, когда Ирка прибежала, еще ночью… Когда ко мне пришла Лана, я выдернул провод из гнезда. Я всегда так делал, когда у меня была Лана. Лане было известно, что я снова сунул вилку в розетку! Но им было известно, что я отключил телефон! Я сказал тогда Лане: «Завтра в двенадцать мы собираемся в прокуратуре». Значит, это она… Опять она… Неужели она хотела убить меня вместе с Ваней Буниным? Но может быть, она не знала, что они хотели нас уничтожить? Просто выполнила их волю: сказала, что мы едем в прокуратуру к двенадцати часам, и все? Я очень хотел поверить в такую версию, но не мог: я был уверен, что она планировала эту акцию вместе с ними, ведь только она одна знала, что телефон не работает, вернее, думала, что не работает.
А Ирка смешная… «Привет Фаусту». Фауст по-немецки кулак. Женского рода. А мы привыкли думать, что Фауст мужчина. Мы привыкли думать… Люда Корабельникова: «Мне кажется, он гомосексуалист»… Ляля Истомина: «Вроде бы он педик»…А если он вовсе и не педик, и не… мужчина?! Мы говорили — второй убийца. Утверждали — двое парней в черных куртках позвонили в квартиру Лагиных… В руках у одного был зонтик. «Разве тогда уже шел дождь?» Люда Корабельникова: «Да, шел очень сильный дождь». Я посмотрел тогда на часы — Лана спросила, который час, — было два часа ночи с минутами. Я слышал, как зашуршал дождь по листве и машины на перекрестке начали взвизгивать тормозами на мокром асфальте. Может быть, на Ленинском проспекте дождь пошел раньше?
Я никогда не ожидал, что метеорологическая служба работает с такой точностью.
— Осадки в районе Большой Москвы наблюдались повсеместно в ночь с 13-го на 14-е июня 1985 года с 23 часов 50 минут до нуля часов 25 минут и затем с семи часов утра — непрекращающийся дождь в течение…
— Вы уверены, что около двух часов ночи или в начале третьего на Фрунзенской набережной не было дождя?
— Повторяю: в интервале с нуля часов 25 минут до семи часов утра осадков в районе Москвы не зафиксировано…
Может быть, они все-таки ошибаются, с тоскливой надеждой подумал я и почувствовал, как липкие щупальца страха обволакивают сердце…
Я погасил свет и сидел неподвижно в кресле, закрыв глаза. Я должен вспомнить. Я должен вспомнить все, как было… Я не хотел вспоминать, я боялся вспомнить то, с чем невыносимо будет жить. Но я должен был это сделать: «Ким, я найду его»… Я должен вспомнить…