– Они уклонятся, боярин.
– Коли побегут, нам останется обоз. А армия без обоза, как пес без зубов. Бегать может, а кусаться – нет.
– И то верно, – согласился Витовт. – Передайте князю московскому приказ с утра в седло садиться. Пусть с братом единокровным увидится. Его полками и польскими на рассвете ударим. Посмотрим, насколько крепки брони галицкие.
Однако литовский князь оказался прав. Двинувшиеся на рассвете в сторону противника полки не нашли ничего, кроме стрел постоянно отступающей легкой татарской конницы, кострищ и костей съеденного на привале скота да пары сломанных телег.
– И где же обоз? – не понял князь Витовт.
– А вон он! – Василий московский указал плетью на мачты, что выглядывали из-за излучины Дона. – Нам припасы многие от Ельца и Тулы подвозят. Они же, похоже, изначально все потребное на ушкуях везут. Токмо самое насущное с собой. А самое насущное и на лошадей навьючить можно.
– Значит, готовились… – сделал вывод Витовт. – Князь галицкий и атаман разбойничий в полном согласии дело свое ведут. Один разоряет, другой удерживает, оборониться мешает. Сговорились. Как же ты просмотрел сие, зять мой единственный? Я тебе дочь свою доверил, дитя ваше в правители Руси единой прочил, помогал, чем мог. А ты…
В полном бессилии литовский князь хлестнул коня и помчался к обозу.
– Братик… – усмехнулся великий князь Василий и пригладил окладистую бороду. – Узнаю повадку.
Князь галицкий и звенигородский Юрий Дмитриевич воевал не часто, но всегда успешно. Признавая воеводский талант брата, в совместных походах московский князь предпочитал отдавать свои полки под его руку, а не водить их сам. Ныне, волею судьбы оказавшись по другую сторону, Василий мог в полной мере оценить, каково оказаться Галичу врагом.
«И знаешь, что у Дона тебя каждый день бить будут, – подумал московский князь, – а никуда не денешься. В степи воды нет. Все едино вдоль реки идти придется. Два месяца. Что же ты приготовил нам в конце пути, братец родный?»
* * *
Увидев ухоженного, одетого в чистую атласную рубаху и легкую епанчу с горностаевой опушкой боярина, Егор уверенно кивнул:
– Стало быть, Дон открыт?
– Свободен, княже. – Гонец с поклоном протянул свиток.
Князь Заозерский принял его, передал жене, спросил:
– На струге плыл?
– На нем, княже. По Дону вниз, морем, опосля вверх по реке до порогов, и два дня верхом.
Князь Заозерский снисходительно улыбнулся. Ирония судьбы: стоит Переяславль ближе к морю Черному, а добраться до него корабельщикам проще от Новгорода. Ибо в верховьях порогов нет, а волоки от Ловати до Торопы и Катыни, впадающей в Днепр, коротки и удобны.
– Долго плыл?
– Тринадцать дней, княже.
– Молодец! Ступай, отдохни. Скоро в обратный путь помчишься. Вот, выпей за мое здоровье. – Егор наградил гонца золотой монетой, повернулся к супруге: – Что пишет галицкий князь, милая?
– Сказывает, более полумесяца Витовт стоял, однако же переходить Волгу так и не решился. В Крым отвернуть тоже не посмел. Посему ныне все надлежит далее по уговору прежнему делать. Это как? – подняла она глаза на Егора.
– О таких вещах в письмах лучше не поминать. Мало ли в чьи руки попадет? А куда Витовт полки ведет, то ворогу и так известно.
– Но мне ты сказать можешь?
– Ты о сем лучше самого Витовта ведаешь. К Рыльску. Больше ничего Юрий Дмитриевич не отписал?
– Намеки странные о ханше твоей отпускает. За разумность хвалит, что в дела ратные не вмешивается, хотя ведет себя как старшая по роду и званию. А также о том поминает, что женат и сыновья законные взрослые уже.
– Видимо, Айгиль переоценила свои чары, – рассмеялся Егор. – Она искренне верит, что союзников можно заполучить через постель.
– Что-о?! – моментально насторожилась Елена.
– Я же говорю: она переоценивает силу своих чар, – повторил Вожников. – Видимо, эмиры и беи падают к ее ногам по первому же щелчку пальцев.
– Так что мы будем делать? – Несколько успокоившись, княгиня свернула свиток в трубочку.
– Свое письмо князь отправил две недели назад от волока. Значит, у нас в запасе еще полтора месяца. Подождем сообщений от Лубны и Полтавы. Овруч и Гомель тоже молчат. Возможно, к кому-то из полков придется идти на помощь. На рысях за месяц обернемся. А коли нет, то через две недели на Чернигов двинемся, а от него к Путивлю. Там полки собирать и станем, дабы в последний переход на Витовта полной силой двигаться.
– Поклянись именем Иисусовым, что не спал с ханшей этой поганой! – внезапно потребовала Елена. Похоже, последние слова мужа она пропустила мимо ушей, думая о вещах куда более важных. – Вон, у складня с ликами святыми поклянись.
– Глупенькая, – повернув, привлек к себе супругу Егор. – Христом Богом клянусь, никто, кроме тебя, мне не нужен!
И Вожников крепко, искренне поцеловал в губы самую любимую из женщин.
* * *
Жители южной Руси, словно предчувствуя будущие века кровавых унижений, нищеты, латинизации и униатчины, открывали ворота городов и крепостей перед посланными архиепископом Симеоном дьяконами куда охотнее, нежели это делали северяне. А может, сыграло свою роль железное требование князя Заозерского ко всем воинам: в сдавшихся в первый день городах не трогать даже оброненного на мостовую ломаного гроша! Не лапать даже блудных девок! Пройти по улицам, принять у жителей присягу, забрать откуп, оставить наместника, нескольких русских бояр и новгородских ватажников, поменять священников – и идти дальше.
Зато в городах, которые не сдавались, которые приходилось брать штурмом после разрушения пушками части укреплений – вот там можно все! Три дня на разграбление, как гласит древний военный обычай.
Желающих проверить на прочность свои башни и стены снарядами атамана ушкуйников к середине лета не осталось совсем. Чернигов не стал исключением. Его могучая крепость со стенами длиной в версту и высотой в пять саженей, поднятая на валу над рвом трехсаженной глубины, была рублена из дуба. Равно как и детинец, возвышающийся над городом на рукотворном холме. Опыт Егора подсказывал, что перед взрывными снарядами эти стены не продержались бы и нескольких часов, но горожане предпочли проявить свою преданность православию, открыв ворота перед ступившим на подъемный мост архиепископом Симеоном.
Присягали черниговцы дружно, поднесли князю-освободителю в подарок тяжелый золотой кубок с изображением сокола, а Елене – кубок полегче, но изящный и яркий от цветастой перегородчатой эмали, покрывающей стенки. Однако полторы сотни ватажников Вожников здесь все равно оставил, подкрепив их литовцами из северных земель и забрав примерно столько же местных воинов. Каковых с кубенскими боярами немедленно отправил «воевать» Брянск и Карачев.