– Не понимаю тебя, княже, – нагнал Вожникова барон фон Штернберг сразу после того, как походные колонны выдвинулись из Чернигова к Путивлю. – Готовишься к сече, а людей ратных прочь отсылаешь. Оглянись! У тебя их и так сотен тридцать осталось, не более.
– Чего тут понимать? – пожал плечами Егор. – Я иду сражаться насмерть с великим князем Литовским и Русским. Раньше эти латники служили ему, сегодня присягнули мне, завтра… Кто знает, что у них в голове? Завтра могут перебежать обратно к Витовту. На что мне в битве такие воины? Разве на них положишься? А сходить под моим знаменем и под моими боярами в безопасный, я надеюсь, поход к другому городу – это они смогут совершенно точно. На это у них храбрости хватит.
– На поле битвы дорог каждый боец, княже. Даже трусливого кнехта можно загнать в атаку, если рыцаря он станет бояться больше, чем вражеских копий. Пусть даже он просто примет на себя удар, предназначенный другому, и то будет польза.
– Мы смотрим на войну по-разному, барон. Мне нужны бойцы, которые без колебаний исполняют приказы и готовы биться насмерть даже тогда, когда приходится сгинуть в безвестности. Страхом такого не добиться. Таких воинов можно только вырастить. Пусть лучше их будет мало, но каждый заменит сотню трусов.
– Конной лаве все равно, трусы перед ней или храбрецы, княже. Она всех топчет одинаково. Некоторые дела можно сделать только числом.
– Так получилось, барон, – вздохнул Егор. – Польша с Литвой оказались невероятно большим государством. Чтобы взять их под управление, потребовалось слишком много людей. Трудно поверить, но в этих просторах у меня рассосалось почти двадцать тысяч человек. Как обойтись без наместников и своих бояр на освобожденных землях? Придется воевать не числом, а умением.
– Эти двадцать тысяч сейчас бы тебе очень пригодились, князь, – заметил Михаэль фон Штернберг. – Я хочу напомнить тебе, что мои братья вышли в поход как твои союзники, а не вассалы. Они готовы сразиться рядом с тобой и доказать миру свою доблесть, но они не станут ради тебя умирать. Если твое положение окажется безнадежным, не надейся на мою помощь. Я уведу братьев домой.
– Спасибо за честность.
– Обманывать союзника недостойно рыцаря. Ты можешь рассчитывать на мою помощь, но не требуй от меня жертвы. – Барон натянул поводья и отстал, дожидаясь остальных крестоносцев.
«Вот немчура проклятая, – подумал Егор. – А я так рассчитывал на ваш знаменитый таранный удар! Ушкуйников в атаку не пошлешь, они больше с лодок высаживаться привыкли да пешими россыпью наступать. Ополченцы только массовку годятся изображать, бояре все, почитай, уже закончились. Похоже, битва обещает быть интересной».
Путь от Чернигова до Путивля вдоль полноводного Сейма занял пять дней.
Город, название которого отложилось в памяти Егора еще со школьных лет, оказался совсем небольшой деревянной крепостицей. Она стояла возле реки на одиноком крутобоком холме, поросшем ивой и ольхой. И хотя горожане сразу распахнули ворота перед новгородским пастырем, вместиться внутри всей армией не стоило и мечтать. Равно как и разбивать лагерь рядом: подступы к крепости были изрезаны оврагами, ровного места не сыскать.
Князь Заозерский поступил мудрее – перешел Сейм вброд в полуверсте западнее города и вышел на огромный ровный луг примерно на три версты в длину и вдвое меньше в ширину, отрезанный от полей и лесов еще одной рекой, Любкой. Вожников никак не мог забыть то кровавое утро, когда их, сонных, вытряхнула из постелей польская конница. Луг перед Путивлем представлял собой огромный остров, с невысокими, но крутыми берегами, окруженный глубокими протоками с быстрым течением. Несколько отмелей, пригодных для брода, легко загораживались поставленными в три ряда возками. Застать войско врасплох в этой импровизированной крепости было совершенно невозможно.
Теперь Егору и его воинам оставалось только ждать.
Разумеется, все отряды, разошедшиеся к разным городам и весям, знали и о месте встречи, и о времени сбора ратей, а потому каждый день на остров перед Путивлем прибывали и прибывали воины. Приезжали на возках ополченцы, довольные тем, что смогут раздавить в чистом поле проклятого митрополитом латинянского князя, подходили ватажники со сверкающими от золотых колец пальцами. Некоторые даже приплывали на стругах и ушкуях, благо река позволяла, а русские корабли этим летом по притокам Днепра ходили сотнями. Многие корабельщики тоже хотели приложить свою руку к уничтожению воплощения дьявола на земле и присоединялись к воинскому лагерю, насаживали наконечники на ратовища, тренировались держать строй и прикрываться щитом – словно этому искусству можно научиться за несколько дней.
К концу первой недели ожидания численность новгородской армии поднялась до пяти тысяч, к концу второй – уже до семи. Правда, ватажников среди этих воинов насчитывалось всего сотен пятнадцать, да еще с полсотни было детей боярских. Остальные ратники об искусстве владения мечом знали больше по былинам о Садко, а учились мастерству в босоногом детстве с друзьями на улицах. Будущее этого воинства в грядущей схватке с закаленными литовскими латниками, многократно превосходящими числом, было столь очевидным, что даже верная любящая княгиня Заозерская со служанкой неожиданно перебралась из юрты в город, сославшись на жару и нездоровье.
Теперь она могла видеть мужа только со стометровой высоты, готовая честно оплакать с древних стен, словно легендарная княгиня Ярославна. Егор подозревал – именно к этому она и готовилась.
Князь Витовт оказался куда резвее, нежели ожидали его противники. Первого августа, когда князь Заозерский еще только собирался отдать приказ выступать, чтобы через неделю перехватить врага за Рыльском, дозорные неожиданно примчались с известием, что вдоль Сейма на запад двигается огромный воинский обоз с литовскими разъездами впереди.
– Началось! – понял Вожников. – Федька, Угрюма мне найди! Пусть пушкарей моих присылает. Похоже, позиции придется готовить здесь.
Вскоре на берегу Любки появились конные полусотни. Они проскакали вдоль берега, издалека посмотрели на лагерь, отвернули и ушли назад – видно, с известиями своему воеводе.
Пока посыльные искали Угрюма, пока тот вспоминал, где обосновались пушкари, – время ушло, прикрыть броды Егор не успел. Перед лицом кованых литовских сотен малочисленные заслоны на восточной стороне луга спасовали и ушли назад, даже не попытавшись оборонять возки. Вражеская армия раскидала препятствие и стала медленно втягиваться на остров. На удалении примерно в две версты они остановились, завернули телеги в круг и стали распрягать лошадей.
То, что великий князь Литовский и Русский выбрал для лагеря то же место, что и он, Егора поначалу удивило. Но когда он увидел появившихся за рекой татар, то понял все. Витовт точно так же, как и князь Заозерский, надеялся отгородиться реками от назойливого врага, не дающего покоя ни днем ни ночью.
Легкая конница штурмовать брод не рискнула. Покрутилась, отошла, вернулась, поскакала вдоль реки, отвернула назад. Миновал примерно час, когда всадники появились снова. Только теперь чуть в стороне от степняков мерно двигалась тяжелая кованая рать, одетая в железо с головы до пят. Точнее – с головы до колен, ибо кольчужные подолы заканчивались как раз на них.