Ну, вот светлеет, пора и оборону занимать. Помнится, что пятая армия успела благополучно и практически без боев отступить, но кто его знает.
— Кузьма, правее и треугольник! Стой!
Снарядов у нас уже нет, зато пулеметных патронов завались и броня. В случае чего давить будем…
«На фоне общего отхода войск фронта 5-я армия нанесла контрудар по северному флангу немецкого наступления. В журнале боевых действий группы армий „Юг“ эти бои были отражены записью: „1-я танковая группа встретила у реки Горынь упорную оборону противника и подверглась сильным контратакам его танковых частей. В течение сегодняшнего дня ей также не удалось выйти на оперативный простор“{252}.
Особого успеха достигли советские войска, выходящие из окружения. Несмотря на отсутствие документов, очевидно, что удар группы Мельниченко-Кравцова был неплохо согласован с наступлением частей 5-й армии. Уничтожение штаба и части сил 298-й пехотной дивизии, захват города и важного моста вызвали в штабах противника серьезное беспокойство. В Журнале боевых действий группы армий „Юг“ мы находим такую оценку возможностей советских войск на этом направлении: „Во время телефонного разговора с оперативным отделом группы армий начальник Генерального штаба сухопутных сил лично выразил озабоченность по поводу потери моста в Рожище, возможного окружения 298-й пехотной дивизии и частей 3-го армейского моторизованного корпуса“.
В результате немецкое командование было вынуждено ввести в бой свой резерв — моторизованную бригаду „Лейбштандарт Адольф Гитлер“, которую первоначально планировали использовать для удара во фланг наступающему 22-му механизированному корпусу и развернуть с юга на север 44-ю пехотную дивизию. Эти действия облегчили выход из окружения группы Попеля и общий отход на восток 5-й и 6-й армий. Любопытно, что, недооценив силу обороны советских войск у Рожище, эсэсовцы атаковали с ходу, в лоб, практически без разведки и понесли сравнительно тяжелые потери. В дневнике Гальдера встречается упоминание о жалобе Рейхенау на высокие потери эсэсовских войск. При этом в мемуарах командира разведывательного батальона „Лейбштандарт Адольф Гитлер“ отмечено общее убеждение, сложившееся в дивизии, о халатности и безграмотности армейских командиров, оставивших без прикрытия левый фланг наступающей танковой группы.
Алексей Исаев. От Дубно до Киева. М., 1997 г.»
3…4 июля. 1941 год. Украина
Днем отряд укрывался в лесу, отдыхая и проверяя технику. Единственное, что мешало отдыху, — непрерывно висящие в небе немецкие самолеты. Спасала от бомбежек только хорошая маскировка да присутствие других более заманчивых целей из отступающих колонн советских войск. Тем, похоже, доставалось изрядно. С командованием связаться не удалось, поэтому вечером колонна продолжила отступление по прежнему маршруту.
С наступлением сумерек немцы летать перестали, поэтому колонна двигалась с зажженными фарами. Ехали осторожно, Андрей и Сергей отлично помнили, что отступающие наши войска широко применяли заграждения и рвали мосты. Но или дороги были выбраны не те, на которых ждали немцев, или командование все же помнило про отступавший батальон Таругина и отряд, но никаких препятствий пока не попадалось. Зато вот немцам, идущим сзади, они точно встретились — два уцелевших сапера и несколько бойцов посообразительней, проинструктированные Сергеем, засевали полосу отступления немецкими же «теллерами», «шпрингминами» и растяжками из ручных гранат. Парочку встретившихся мостов тоже рванули, а на берегах с обеих сторон брода на берег поставили мины. Колонна шла не очень быстро, поэтому саперы отстать не боялись. Уверенности прибавлял и неторопливо грохочущий в хвосте колонны «Рыжий».
Так шли почти до рассвета, когда колонна остановилась на очередной развилке, не обозначенной ни на советских, ни на немецкой картах. Вперед выслали разведку во главе с младшим лейтенантом Сергеевым. Он тоже был контужен, но не так сильно, как Таругин, и, оклемавшись, принял под командование уцелевших в бою солдат батальона. Разведка вернулась неожиданно быстро.
— Там колонна… Наша, — доложил, сдерживая тошноту, Сергей Олегович. — Под бомбежку попала на открытом поле…
— Ясно. Что-нибудь полезное есть? — Голос Андрея Мельниченко невозмутим и холоден.
— Бойцы заметили пару автоцистерн, на вид целых, я лично видел целый БТ-7, брошенный, еще несколько танков, вроде поврежденных, стоит, ну и на убитых оружия много, можно попробовать собрать. — Сергеев уже опомнился и отвечал вполне спокойно.
— Так. Уже рассветает, — Андрей посмотрел на виднеющийся среди нависших ветвей кусочек неба, — не думаю, что немцы второй раз прилетят. Поэтому останавливаемся, маскируемся и собираем все, что можно. Лейтенанту Сергееву организовать похоронную команду. Все, приступаем.
Выставив охранение и наблюдателей за небом, отряд вместо отдыха приступил к работе. Все свободные от нарядов собирали останки красноармейцев, документы, оружие, осматривали технику, копали длинную общую могилу…
Работа, грязная, угнетающая и тяжелая, продолжалась почти весь день, с небольшим перерывом на обед. Ели солдаты неохотно, некоторые вообще отказывались от пищи. Подумав, Андрей приказал отложить марш на три часа, а для снятия стресса разлить по сто граммов разведенного спирта из трофейных запасов. Но даже и это не слишком подняло дух бойцов. Проходя по стоянке, Андрей только ругался себе под нос. Но вдруг откуда-то раздались странные, непривычные на войне звуки — гитарный перебор. Мельниченко резко развернулся и пошел на звук, заметив, что многие сидящие с усталыми, какими-то безнадежными лицами бойцы встрепенулись. Кое-кто начал подниматься и тоже потянулся к небольшому костерку, разведенному в яме около «Рыжего». У костра, изредка освещаемый его неверным светом, сидел Сергей, настраивая семиструнную гитару. Рядом пристроился гордый Семен, поглядывая на сидящую на той же коряге Елену. Вот еще один перебор, и, наконец, зазвучала песня. Красноармейцы переглядывались, слушая непривычную, чем-то незнакомую и в то же время хватающую за душу песню:
Отзвенели песни нашего полка.
Отстучали звонкие копыта.
Пулями пробито днище котелка,
Санитарка юная убита.
К костру понемногу подтягивались люди, и в ночной тишине, прерываемой лишь треском костра, щелчком сухой ветки под сапогом или криком птицы, слышалось:
Спите себе, братцы, все вернется вновь,
Все должно в природе повториться.
И слова, и пули, и любовь, и кровь.
Времени нельзя остановиться.
Прозвучали заключительные аккорды, все начали переглядываться, Кравцов, незаметно подошедший во время пения, уже собирался что-то сказать, когда гитара зазвучала вновь. Теперь мелодия была другой, хотя и по-прежнему печально-лирической:
Здесь птицы не поют, деревья не растут,
И только мы, плечом к плечу, врастаем в землю тут.
Горит и кружится планета, над нашей Родиною дым.