— Спасибо, Вадек, что предупредил, попробуем принять меры, пока! — сказала Матильда. — Что будем делать? Если Клавдюшка сюда позвонит, я ей с три короба навру, а вот если позвонит маме на почту, тогда хуже. Надо придумать какую-нибудь версию. А тебе очень влетит?
— Да нет! Скорее всего, она нарвется на Липочку, ну а та поворчит, поворчит и забудет. Даже маме не скажет. Давай лучше думать, как тетю Сашу нейтрализовать.
— Придумала! Поскольку Матвеевна нас в париках видела, она наверняка маме стукнет, а мы скажем, что ездили показываться в детскую театральную студию и просто забыли снять парики. От расстройства, что нас не приняли. Так мы одним ударом убьем двух зайцев.
— Неплохая идея! А если твоя мама спросит, почему это прием в театральную студию в такое время, когда все порядочные дети должны быть в школе?
— Ой, не смеши меня, она скорее спросит, за каким чертом мне в эту студию понадобилось!
— Но ты же собираешься стать актрисой!
— Я-то собираюсь, но маме об этом знать совсем не обязательно!
— Тогда это не очень хорошая отмазка!
— Очень даже хорошая, просто отличная! Мама заведет волынку про мое будущее, а про прогул забудет, можешь мне поверить!
— Ладно, Матильда, пойду-ка я домой. Если все же Клавдия будет звонить, пусть лучше на меня напорется.
— И что ты ей скажешь?
— Скажу — насморк!
— Простенько и со вкусом.
— А чего зря мудрить. И кстати, если она тебе позвонит, ты тоже лишнего не ври, а то потом не распутаешься. Я уж и так все время боюсь чего-нибудь сболтнуть, проговориться. Ох, тяжело!
Дома все было спокойно. Я пообедала и села за уроки, чтобы завтра не ударить лицом в грязь после прогула. Химию, как я и собиралась, оставила на утро. Часов в семь позвонил Митя. Он был очень взволнован.
— Ася! Есть новости! Костя предпринял тут одну акцию…
— Какую?
— Бери Лорда и приходи на сквер, он сам расскажет, и Матильду позови, надо все обсудить! Придешь?
— Еще бы! Сейчас звоню Мотьке и бегу! Я позвонила подруге.
— Моть, срочное дело!
— А что?
— Не знаю, Костя что-то учудил! Короче, я с Лордом иду на сквер, и ты тоже приходи! У тебя все тихо?
— Пока да. А у тебя как? Не звонила Клавдюшка?
— Нет.
— Ну и слава Богу! Я сейчас бегу! Мы пришли на сквер первыми, мальчишки что-то задерживались. Но вот и они.
— Девчонки! Я был у Мусьяка в квартире!
— Как?
— А вот так! Очень даже просто!
— Костя, давай по порядку. Почему ты вдруг решил идти туда один? — вцепилась в него Матильда.
— Да, расскажи-ка все по порядку! — поддержал ее Митя.
— Ладно, по порядку так по порядку! — Костя был буквально опьянен своим успехом. — Значит, так, когда мы расстались, я пошел было домой, но что-то вдруг заставило меня повернуть назад. Я приехал в Четвертый Самотечный и пошел туда, где исчез Узкоплечий, все там внимательно осмотрел, но, честно вам скажу, так и не понял, куда он мог деваться. Тогда я вернулся в Гришин двор и смотрю, какая-то тетка кота на поводке выгуливает. Ну, думаю, это то, что надо! Я к ней, ах, какой у вас кот, просто чудо, загляденье и т. д.
— А кот и правда красивый? — спросила я.
— Офигительный! Рыжий, громадный и спокойно так гуляет. Ну, поахал я минут пять, тетка и растаяла. Разговорились мы с ней, туда-сюда, и я решаю, пора забросить удочку. «Эх, был бы я художником, я бы с вашего Тарзана — кота Тарзаном зовут — портрет написал! Уж такая у него мордаха выразительная!» А она и говорит: «Мой сын художник, и он уже написал Тарзашин портрет»! Неужели, думаю, может быть такая пруха? Неужели это Мусьякова мамаша? «А ваш сын художник-анималист?» — спрашиваю с ученым видом. «Да, — отвечает моя старушенция, — анималист». — «А как его фамилия, может, я знаю?» — «Григорий Мусьяк», — говорит она. Ну, я чуть не подпрыгнул. «А нельзя ли хоть одним глазком взглянуть на портрет Тарзана?» — «Отчего же? Можно! Идемте, молодой человек, раз вы такой любитель кошек, значит, надо вам показать этот портрет!» Сами понимаете, дважды меня просить не надо было! Ну, приходим мы в квартиру. Квартира двухкомнатная, Маргарита Казимировна — так зовут маманю — провела меня в Гришину комнату и показала некоторые его работы и, конечно, Тарзашин портрет. Я в живописи не разбираюсь, но портрет мне понравился. Я, правда, не столько на портрет смотрел, сколько по всем углам глазами шарил, но ничего подозрительного не заметил.
— Если этот Гриша анималист, значит, вором он быть не может, — заключила я.
— Глупости! — оборвал меня Костя.
— Ну, вообще-то, вряд ли это зависит от жанра, — поддержал его Митя.
— Да ты, Ася, не обижайся, ты же просто не дослушала! — сказал Костя, заметив, вероятно, что я надулась. — К тому же у твоей Ненормы картины украли, тут, как говорится, художнику и карты в руки. Он их или записать сверху чем-то другим может, или сбыть понезаметнее, так что анималист не анималист, тут это роли не играет. Так вот, поглядел я картины его, повосхищался, а потом эта Казимировна приглашает меня чай пить. Я, понятно, соглашаюсь…
— Вот это зря! — решительно заявил Митя.
— Почему? — удивился Костя.
— Ты пришел в дом не с добрыми намерениями, пришел в дом, можно сказать, своего врага, значит, не должен в этом доме есть хлеб. Помнишь графа Монте-Кристо?
— Сравнил! Тоже мне! Короче, я ни про какого графа Монте-Кристо и не вспомнил, мне надо было все выяснить, информацией разжиться!
— Ой, ребята, — воскликнула Мотька, — да вы сейчас прямо как Жеглов с Шараповым! Митька — Шарапов, а Коська — типичный Жеглов! Здорово! Теперь у нас настоящая следственная бригада, или как там это называется!
— Давай, продолжай! — потребовал Митя.
— Сам же меня перебил!
— Давай, давай, рассказывай!
— Ну вот, сидим мы с Казимировной, пьем чай, балакаем о том о сем, и вдруг дверь открывается и входит господин Мусьяк, собственной персоной. Видит меня и смотрит на мать, мол, кто это тут? «Гришенька, познакомься, это Костя, он очень хотел взглянуть на Тарзашин портрет» и т. д. и т. п. Я, конечно, вскочил, поручкался с Гришей, опять заговорил про кошек, но вижу, он очень недоволен. Значит, пора мне линять. Я попрощался, расшаркался и ушел.
— Ну и что? — спросила я.
— В каком смысле? — не понял Костя.
— Ну и что ты выяснил?