Павел нахмурился. Это уж чересчур. Этот писарь явно напрашивается на скандал. И, загородив собой жену, сделал шаг вперед.
– А ну повтори… Какой должок? – спросил спокойно.
– Она знает! – мотнул головой, ничуть не смущаясь, писарь.
– Так, может, я верну, с процентами? – спросил Павел.
– Паша, брось! – встал между ним и писарем Прохоров. – Пойдем, говорю, ты же видишь… он пьян. И провоцирует тебя.
Поставив чемоданы, Павел отодвинул от себя Прохорова и вплотную подошел к писарю.
Тот не сдвинулся с места. Ничуть не испугался внушительного капитана.
– Так это специфический должок, Павел Геннадьевич! Боюсь, вы не справитесь.
Оттолкнув мужа, Алла молча, с силой влепила наглецу пощечину. К ним тут же бросились, растащили, хотя писарь и не сопротивлялся. Только вытер кровь с разбитой губы.
– Не извольте беспокоиться, господа офицеры! – сказал он. – Все вполне в духе возрождаемых традиций Российской Армии! Чего б нижнему чину по морде не съездить? Самое милое дело. Я только хотел бы напомнить про обещание нашей Аллочки…
– Прекрати сейчас же! – снова рванулась она к нему.
– Ну почему? – удивился он. – Вы нам обещали после «Кармен» поставить «Травиату»? Или забыли? Ну да. За это и убить мало, ведь осмелился напомнить…
Он посмеивался, куражился, нагло глядя ей в глаза.
– А то мы тут, в темноте и невежестве, совсем было опустились и погрязли. Но вот вы явились, как мимолетное видение. И с чего начали свою гастрольную деятельность?
Тут к ним подбежал новоиспеченный майор Холин в новых погонах и по-прежнему в качестве дежурного по части.
– Петя! – демонстративно облокотился на него писарь. – Ты видишь, кто к нам приехал? А если видишь, то чего медлишь? Люди с дороги устали, у Аллочки вон уже рука от усталости не поднимается. Помоги! Отнеси чемоданы… Да не сам. Учи вас, учи. У тебя солдаты есть!
Но Павел сам подхватил чемоданы и двинулся в направлении КПП. За ним шла, опустив голову, стараясь ни на кого не смотреть, Алла.
Их провожали взглядами. Представление окончилось. Поэтому во взглядах сквозило разочарование, переходящее в равнодушие: ну вот, значит, опять, стало быть…
Алла шла по знакомому плацу, чуть не плача от унижения. Что за власть имеет этот человек? Ее муж более сильный, умный, цельный, но и он во власти этого писаря. Или сейчас время не сильных, умных и порядочных, а вот таких, как этот писарь?
В офицерском общежитии – другая проблема. Негде поселиться. Старое место занято. Алла бессильно опустилась на чемодан. С ненавистью поглядела на растерянного Павла. Это из-за его щепетильности они попали в такое идиотское положение. Ах, он не может поступиться принципами! Сиди теперь тут и слушай, как плачут маленькие дети и перекликаются из конца в конец коридора женщины. Зачем она сюда ехала? О том ли мечтала? Павлу самому не по себе. И тот же вопрос: зачем привез сюда жену?
Куда им деваться и что при этом делать дежурному по части майору Холину? Только и остается, что обратиться к писарю Горюнову.
Сережа стоял в группе офицеров и молча наблюдал за происходящим. Пусть сами попросят. А то больно гордые.
– Ну что смотришь, – прошипел Холин, оглянувшись на Тягуновых. – Видишь, что творится! Приехали как снег на голову. Куда их?
– Это ваши проблемы, товарищ майор, – пожал плечами писарь. – Хотя согласиться с вами насчет снега на голову я не могу.
Павел положил руку на плечо жене.
– Завтра же возвращайся в Москву, – сказал он ей.
– А ты? – повернула она к нему голову. – Ты же пропадешь здесь без меня. Превратишься в одного из них. Сопьешься! Я останусь. В конце концов твой папочка что-нибудь предпримет… Или мы, Тягуновы, такие гордые?
– Здесь им негде разместиться, – сказал Холин писарю.
– Здесь негде, – согласился Горюнов. – А в новом доме их ждет зарезервированная двухкомнатная квартира.
Павел и Алла услышали это, подошли ближе.
– Зарезервирована квартира? – переспросил Павел. – И давно?
– Да вот полгода уже, – подтвердил Горюнов.
– Но ты же сказал, будто ожидается какой-то чин из столицы! – стали возмущаться офицеры.
– Ну, – кивнул писарь. – Говорил. Вот он, этот чин, и приехал. Ему и квартира. – И пристально при этом посмотрел на Павла. Мол, куда ты денешься! Обломаем, не таких обламывали!
Павел молча, с разворота ударил его по лицу. Писарь поднялся было с пола, но получил второй удар. И тут на Павла набросились офицеры. Нет, не разнимать, не растаскивать – они стали его бить, с ожесточением, до крови… Павел отчаянно сопротивлялся, на его защиту встал единственный из присутствующих – старший лейтенант Прохоров.
Они бились умело, стойко, но слишком велико было численное превосходство нападавших. Между ними метался, срывая голос и получая удары, майор Холин. А сам Горюнов тем временем спокойно поглядывал на происходящее и на застывшую в ужасе Аллу. Выбежали женщины, заголосили, заплакали дети…
Наконец, вспомнив, майор Холин вытащил пистолет и выстрелил в потолок. Но его будто не слышали. Новые и новые дерущиеся отлетали от кулаков Тягунова и Прохорова. Но вот Прохорова сбили с ног, свалили и связали Тягунова.
– Хорош, – негромко произнес Горюнов, и это услыхали все. И прекратили избиение.
– Видите, до чего доводит кое-кого столичная спесь! – сказал со вздохом Горюнов. – Аллочка, видит Бог, твой муж начал первым. – А это пахнет трибуналом – и прощай карьера! Но может, не надо? – Он оглядел офицеров. – Может, без трибунала обойдемся? Нам всем вместе служить и служить! Потом, жен жалко. Прибегут завтра к «бате», будут валяться в ногах…
– Ничего! – рубанул ладонью воздух возбужденный Холин. – Сегодня же составишь рапорт!
– Слушаюсь! – щелкнул каблуками писарь. – Только рапорт, Петр Авдеевич, вы должны составить по всей форме. Как дежурный.
– Ты напишешь, а я подпишу! – настаивал на своем Холин.
– Слушаюсь! – козырнул Горюнов. – Разрешите выполнять? Или подождем до утра? Или пожалеем, а? Все-таки молодой офицер, такая перспектива, папа генерал, жена красавица, певица… Ну, Петр Авдеевич, мне, в конце концов, вмазали, а не тебе! Я бы простил. Как сказано в Писании? Ударили по правой щеке, подставь левую. Так и я. Жена ударила слева, а муж справа. Все правильно.
– Черт с тобой… – Холин стал постепенно отходить.
– Ну все, господа офицеры, свободны! – сказал Горюнов собравшимся и переживающим драку офицерам. Многие из них получили сполна, кряхтели, не могли никак отдышаться.
– Мужские игры! – развел руками писарь, обращаясь к Алле. – Разрядка в нашей монотонной, серой жизни. Раньше хоть опера была. Или там карты. Теперь – не до карт… Развяжите их, чего смотрите, – сказал он Холину.