– Вы должны меня арестовать, – сказал Тягунов Холину.
– И меня тоже, – вторил ему Прохоров.
– Все-то вам неймется? – присел рядом с Павлом на корточки писарь. – Можно и на гауптвахту, если не желаете домой.
– Паша, пойдем! – умоляла мужа Алла. – Пойдем в дом, я не могу так больше!
– Ваш муж, Аллочка, удивился, поди, почему били его, а не меня, – сказал Горюнов. – Выслуживались они передо мной. К нам пришла разнарядка – одного человека в «горячую точку». Какую – не назвали. Вот они туда и не желают. Но даже не это главное, как ни странно. Меня они ненавидят, а вам завидуют. Чувствуете разницу? Ты здесь, Паша, чужак. Таким и останешься. У тебя папа генерал, в любой момент в столицу могут отозвать для дальнейшего прохождения службы где-нибудь на паркете. И Аллочка не смогла скрыть брезгливости, увидев, как мы тут живем. Это вместо того чтобы нести свет культуры в солдатские и офицерские массы. А простым людям без волшебной силы искусства никак нельзя. Без нее мы спиваемся, чувствуя презрение элиты. Так поняли теперь, Павел Геннадьевич?
– Все сказал? – спросил Павел, которому Алла вытирала кровь с лица.
– Пока все! Итак, ваше решение, товарищ капитан. На гауптвахту без жены или в отдельную двухкомнатную квартиру с женой?
– Арестуйте меня, товарищ майор! – спокойно сказал Павел Холину. – Что смотрите? Когда-нибудь в этой части начнет руководить устав, а не писарь строевой части? Вот по уставу и поступите!
– Паша… – охнула Алла. – Что ты делаешь?
– Все сделала ты, – отмахнулся Павел, – когда пошла на сделку с этим…
Он и сейчас не скрывал презрения к писарю. Тот развел руками.
– Ну как скажете, товарищ капитан! Только куда прикажете девать вашу жену? Кстати, забыл сказать по поводу той разнарядки. В эту самую «горячую точку», предположительно в Таджикистан, требуется наиболее подготовленный офицер, без детей. Предпочтение при этом отдается желающим искупить… Пойдете под трибунал, вам будет что искупать, товарищ капитан!
– Пошел к чертовой матери! – крикнул Павел. – Где ваш караул, товарищ майор? Ведите меня.
– Меня тоже, – сказал молчавший до этого Прохоров. – Не могу видеть, когда все на одного. А каждый за себя.
– Похвальное качество для российского офицера, – кивнул писарь. – Но вы меня не оскорбили действием. Вы только вступились за товарища.
– Меня тошнит от тебя, писаренок! – не выдержал Прохоров. – Вот я тебя и оскорбил. Мог бы похлестче. Но тут женщины. Достаточно?
– Что вы делаете? – плакали Алла и жена Прохорова Надя. – Остановитесь. Опомнитесь… Кому это надо?
– Только твоему мужу, – пожал плечами Горюнов уже не столь уверенно. – Скажи ему. Мне не нужен этот скандал.
Холин растерянно смотрел на происходящее. Похоже, на него – абсолютный ноль внимания, хоть он и дежурный по части. И он вспылил с новой силой:
– Дежурный! Дневальный! Вызовите срочно дежурных из комендантской роты. Скажите, что двух офицеров нужно отправить на гауптвахту.
Володя Фрязин копал как крот. Малый дотошный, терпеливый, и потому я решил его использовать по добыче информации от родственников и близких друзей убиенных. И Володя в поте лица рыл, искал, перелопачивал и окучивал. Хоть что-то должно было совпасть. Разумеется, про убитого полевого командира мы ничего не могли узнать.
Посылать в Чечню Володю я не мог. Сразу перед глазами вставал светлый образ его интеллигентной мамы с немым укором в глазах. А он бы поехал… Даже говорил о подобной необходимости.
Так вот, когда он позвонил и сообщил, будто кое-что нашел, я воспринял это со всей серьезностью. Володя слов на ветер не бросает.
– Есть какие-то совпадения, – сказал он, едва поздоровавшись, и стремительно вошел в мой кабинет.
– Так вот сразу? – спросил Слава. – Прямо-таки совпадения?
Володя оставил его подначку без внимания. Сбросил куртку на стул и выложил свой диктофон.
– Послушаем потом, – сказал я. – Сначала мне нужно твое резюме. Что сходится и что совпадает?
– Чечня, – сказал Володя. – В том или ином аспекте – всегда Чечня.
Мы со Славой переглянулись.
– Возьмем Меланчука, – продолжал Володя. – Вот запись разговора с их исполнительным секретарем.
Он протянул мне протокол допроса свидетеля.
– Сколько он с тебя взял? – перебил я.
– Нисколько! – пожал плечами Фрязин. – Еще собирался за это заплатить. Я сказал, что это будет интервью для телевидения. Уговорил моего приятеля, работающего на студии, подъехать с телекамерой. Они нуждаются в паблисити. Им надо привлечь к себе внимание.
– Толково, – похвалил Слава.
– Минут пять красовался. Стал рассказывать о мученике борьбы Меланчуке. Выяснилось: Меланчук собрал группу добровольцев, в основном бывших биатлонистов, среди которых половина – девушки. И выехал с ними в Чечню. Заработали для своего движения хорошие бабки. Сколько – не сказал. Сказал лишь, будто за каждого подстреленного русского офицера чеченцы платили по полторы тысячи баксов. Смягчившись, он дал показания уже как свидетель.
Мы со Славой слушали его внимательно.
– Но начал ты, Володя, все-таки с Салуцкого… – заметил Слава.
– С Салуцким, вернее, с его семейством мне пришлось повозиться больше всего. Если националист сам приехал в Москву и весь разговор был на перроне Киевского вокзала, а затем в транспортной милиции, то с родственниками Салуцкого мне больше пришлось разговаривать через дверные цепочки. Какие-то старики, совершенно нищие и запуганные. Долго не хотели открывать. Но в одном месте, тут у меня записано… – он порылся в записной книжечке. – На Лефортовском валу, одна старушка, его родная тетка, вдруг сказала, что ничего не боится и знает, кто убил ее племянника, который был гордостью их многочисленной родни. Я спросил: что ж он вам, такой богатый, не помогал?…
– Тут ты промашку дал, – перебил Слава. – Надеюсь, она тебя не выставила?
– Не мешай, – сказал я. – Дослушаем.
– Так и было, – вздохнул Володя. – Не знаю, как сорвалось. Словом, еле уговорил дать показания. Обещал, что расстреляем киллера, как только найдем. Без суда и следствия. Тогда она показала мне газету с фото Руслана Садуева. Там была о нем статья, после того убийства… Было, во всех газетах, если помните. Так вот, старушка, Роза Семеновна Фиштейн, его сразу узнала. Он приезжал в Москву в начале девяностых. Какие-то дела были у него с Семой. Сема попросил поселить Садуева у нее. Потому она сразу его вспомнила. Говорила, что сначала его боялась, но потом привыкла. Раз только испугалась, когда увидела, как он пересчитывает деньги, огромные пачки в чемодане. А он увидел, как она испугалась, но ничего не сказал. Сема потом ей выговорил. Сказал, чтобы не совала нос в его дела. И она молчала. А после гибели племянника не знала, кому сказать.