После развода с женой, которая теперь из провинциалки превратилась в москвичку, Стас вдруг понял, что, несмотря ни на что, все случившееся имело и положительную сторону. С него словно слетела его замкнутость, он стал общительней, почувствовал вкус к жизни.
Юрфак он закончил с красным дипломом. Все прочили ему аспирантуру.
Но он попросился в МУР – опером.
Через пару лет он уже был старшим лейтенантом и считался одним из лучших оперативников Московского уголовного розыска.
Стас пришел на Петровку, 38, поднялся в свой кабинет, посидел за столом, вспоминая о том, что уже давно забыто. В памяти всплывали картинки детства, мать, отец, какие-то кусочки их разговоров, разукрашенная елка, которая вдруг упала в первый день того года, когда случилось несчастье.
Он устроился на диване. На сон оставалось совсем немного: через три часа начинался рабочий день. Стас закрыл глаза.
Жалко Макова. И Ахмета жалко. И Любу.
Всех жалко. Даже Наташу.
Олег Вержбицкий выходил из своего дома ранним утром, когда солнце только-только появлялось на горизонте. Так было всегда.
Для широкой публики, вернее, для тех, кто поинтересовался бы деятельностью Олега и источником его доходов, он работал в весьма приличном месте. Фонд помощи ветеранам спорта – так называлось учреждение, где Вержбицкий занимал пост председателя и соучредителя.
Водитель открыл перед ним дверцу, и Олег сел на заднее сиденье «мерседеса» шестисотой модели. Когда у него было плохое настроение, он всегда садился на заднее сиденье.
Впрочем, нельзя сказать, что у Олега Вержбицкого, с виду вполне благополучного человека, настроение сегодня было, что называется, ниже среднего. Просто ему нужно было кое-что обдумать. На заднем сиденье ему обычно думалось лучше.
А подумать и вправду было о чем. Этот лакомый кусочек, вокруг которого вертелись в последнее время все мысли Вержбицкого, стал ему сильно надоедать. Точнее, все, что с ним связано.
Впрочем, не совсем правильно то, о чем он думал, называть «лакомым кусочком». Скорее это был кусище, даже целый пирог, устоять перед которым вряд ли бы смог тот, кто хоть отдаленно представлял себе, что такое деньги.
Большие деньги.
Деловая Москва зашевелилась, «авторитеты» подняли головы, стараясь унюхать, откуда дует ветер. Каждый был начеку, чтобы в нужный момент вмешаться, нанести сокрушающий удар и воспользоваться, завладеть тем, что так мило и невинно называлось «лакомым кусочком».
Слишком хорош был «кусочек». Слишком большие возможности открывались перед тем, кто завладеет контрольным пакетом акций компании «Русские авиалинии».
Вержбицкий усмехнулся. Подумаешь, авиакомпания. Много ли поимеешь с этих перевозок? И при чем тут, кстати, ветераны спорта?
Ветераны спорта пусть катятся ко всем чертям. Свою пенсию кое-кто из них, безусловно, получит. Иначе что он, Вержбицкий, делал на своем посту? Главное для него – не фонд, главное – возможности, которые он открывает. Причем в немереном количестве.
Сколько стоит один самолет? Миллион долларов, два, десять? А сколько стоит один самолет на бумаге? То есть такой самолет, который существует только на бумаге? Столько же.
За окнами машины проносились кварталы новостроек – они давно уже выехали за пределы Садового кольца. Проехав еще пару километров, иномарка углубилась в один из московских спальных районов. Остановившись около типовой девятиэтажки, автомобиль посигналил.
Через пару минут из подъезда вышел худощавый сутулый человек лет сорока.
Звали его Владимир Степанов.
Он быстро пересек расстояние от подъезда до машины и проворно юркнул в салон на заднее сиденье, рядом с Олегом. Машина тут же тронулась с места, лихо развернулась и взяла курс на центр города.
Степанов не решался первым начинать разговор, и Вержбицкий почему-то молчал. Через какое-то время Степанов стал проявлять признаки беспокойства. Олег это заметил.
Он нажал на кнопку, и в салоне поднялось разделительное стекло, которое позволяло разговаривать, не боясь того, что водитель услышит разговор.
– Итак, – начал наконец Олег. – Вы, конечно, понимаете, что не в моих правилах заезжать за кем бы то ни было, чтобы подбросить человека до нужного места?
Степанов судорожно вздохнул.
– Да, конечно, – быстро проговорил он. – Конечно, я понимаю.
Олег продолжил:
– И раз я сейчас пошел на это, значит, дело вам предстоит чрезвычайной важности.
– Понимаю.
– Тогда обговорим кое-какие детали, – сказал Олег. – Дело настолько мной засекречено, что я стараюсь принять все меры, чтобы предотвратить его разглашение. Со мной даже нет телохранителей.
– Я вижу.
– Водитель за стеклом ничего не слышит. Итак, только я и вы будем знать о сути операции, которую вам предстоит выполнить.
Степанов промолчал. Ему это не нравилось. Слишком велика вероятность того, что сразу после выполнения своего дела следующим ликвидируют его, Степанова. Один человек всегда лучше, чем двое, если речь идет о важных секретах.
Олег знал, о чем он думает.
– Хочу дать вам кое-какие гарантии, – сказал он. – Здесь, – он передал ему пакет, перевязанный резинкой, – ваши новые документы и пятьдесят тысяч долларов. Плачу я вперед, как видите, и сразу всю сумму. Конечно, так никто не делает, но, во-первых, я хочу, чтобы дело это было сделано быстро и чисто, а во-вторых, поскольку, кроме вас, это никто не сделает, хочу дать вам те гарантии, которые вы заслуживаете.
Степанов прикрыл глаза тяжелыми веками и откинулся на спинку сиденья. Его утомили длинные рассуждения Вержбицкого. Он привык к простому, конкретному разговору, когда заказчик внятно, толково и, главное, немногословно излагает ему суть задания. А он выполняет. Остальное – лирика.
Судя по тому, какие поклоны отвешивает ему этот безусловно могущественный человек, дело он задумал гнусное. К тому же явно собирается убрать и его, Степанова, все эти пакеты и заверительные слова обмануть его не могут. Он повидал достаточно на своем веку, чтобы верить таким, как этот… Ладно, послушаем дальше, что он там скажет. А пока можно и дальше прикидываться Ваней. Чем проще с этими господами, тем лучше.
Вержбицкий тем временем продолжал:
– Что вы знаете о фирме «Нью-Мос»?
Степанов открыл глаза:
– Гостиница «Россия». Правильно?
Олег кивнул:
– Правильно. Что вы еще знаете?
Внезапно все это Степанову надоело. Он знал себе цену, считал себя специалистом высокого класса. И вдруг глянул на Вержбицкого таким взглядом, от которого тому вмиг стало, мягко говоря, неуютно.