– Ну а наш подопечный кто? – спросил Коля.
– На, читай. – Джек нажал на кнопку.
Но вместо имени и адреса на экране высветились какие-то странные значки.
– И что это значит? – Барагин вопросительно посмотрел на компьютерщика.
– А это значит, – объяснил Джек, – что информации об этом человеке нет.
– Как это – нет? – удивился Барагин. – Она что, зашифрована? Ты не можешь взломать код?
– Я же сказаля: нет информации… – начал злиться Джек.
– А эти значки? Это же наверняка какой-то шифр.
– Никакой это не шифр. – Парень вздохнул. – Просто саму позицию уничтожить нельзя. Она будет храниться в банке двести пятьдесят лет со дня поступления. Но можно запросто исправить имя, фамилию, адрес. Ведь переезжают же люди с места на место, женятся, разводятся. Значит, кто-то просто влез в банк и стер все данные, а вместо них написал вот эту лабуду. Но это ничего. Мы сейчас запросим у них дату внесения ДНК. – Он набрал команду. – Ага, вот. Шестое мая восемьдесят девятого года. Теперь посмотрим список пациентов на этот период. Это у нас больница святого Патрика в Уганде, правильно?
– А я откуда знаю? – пожал плечами Барагин, заранее зная, что ничего не получится. – Странно, что русскому делать в Уганде? Челнок он, что ли?
И действительно, список пациентов тоже ничего не дал. Там, в отделении тропических болезней, за тридцать девятым номером сразу шел сорок первый.
– И тут стерли, гады! – ругнулся Джек. – Ну ничего, может, попробовать выписку?
– А-а, молодые люди, – послышался за спиной голос старика. – Получайте своего красавчика. Выглядит он великолепно, Боже меня упаси так выглядеть на свадьбе моей внучки Цилечки.
– Так, ты давай выцарапывай все, что только сможешь, – сказал Барагин Джеку, выхватив череп из трясущихся рук старика, – а я побежал его сканировать. Мне обещали за два часа все сделать.
Через два часа фотография погибшего действительно была готова. Как только Барагин влетел в кабинет, Фрэнки закричал:
– Его зовут Дэвид Тэлбот. Он англичанин.
– Как – англичанин? Как ты вычислил? – удивился Барагин.
– А эти дураки забыли изъять его из графы выписки. Я тут сопоставил фамилии тех, кто ложился, и тех, кто выписался или помер, и одна оказалась лишней. Наверняка имя вымышленное, но вот его роспись и в гостинице, и в аэропорту. Вдруг кто-нибудь его запомнил? Месяц, и мы его точно вычислим.
– А хочешь посмотреть, как он выглядел? – Барагин бросил на стол его фотографию.
Джек, даже не посмотрев, вогнал снимок в компьютер и стал прокручивать его по всем параметрам, пока не выскочила какая-то странная надпись – «Информация засекречена, срочно выключите ваш персональный компьютер!!!».
– А это еще зачем? – возмутился Барагин, прочтя послание. – Не надо нам ничего выключать.
– Может, и не надо. – Джек, то и дело поглядывая на часы, начал лихорадочно бегать пальцами по клавиатуре.
Но компьютер вдруг вырубился сам. А когда его включили снова, он оказался пустым. Вся информация была стерта.
– Что же случилось? – удивился Коля. – Может, ты не на ту кнопку нажал?
– Да пошел ты… – Джек вдруг вскочил из-за стола, схватил ноутбук и со всей силы шарахнул его об землю. – Поехали к полковнику, может, он подскажет…
Реддвей долго рассматривал снимок, внимательно слушая рассказ ребят.
– Англичанин? Дэвид Тэлбот, говоришь? – переспросил он.
– Да, – кивнул Коля.
– Уганда, восемьдесят девятый год?
– Май месяц, – добавил Джек.
Полковник посмотрел на всех присутствующих и торжественно сказал:
– Ну что, ребята, можно нас поздравить. Правда, пока не знаю с чем.
Все удивленно посмотрели на полковника. А Реддвей взял со стола снимок, разорвал его пополам и добавил:
– Мы имеем дело не с русской мафией. Мы имеем дело с МИ-5, с британской разведкой.
– А почему вы так решили? – тихо спросила Марго после короткой паузы.
– По нескольким причинам. А главная из них – именно в апреле – мае восемьдесят девятого года МИ-5 проводила в Уганде одну из широкомасштабных операций. Операция тогда чуть не провалилась, потому что один из связных заболел острой формой тропической лихорадки и угодил в госпиталь на пару недель. А поскольку имя нашего подопечного пытались вычистить из списков, я и подозреваю, что он – тот самый агент. Имя его, конечно, вымышленное, но это уже мало что значит.
– И что же нам теперь делать? – спросил Гарджулло и обернулся почему-то к Турецкому.
Александр посмотрел на всех присутствующих, вздохнул и тихо сказал:
– Не знаю. Вот теперь уже точно не знаю…
Но сам отметил про себя, что тоска его потихоньку отступает, хотя мысли по-прежнему не за что было зацепиться…
Это когда живешь за границей, кажется, все так просто – убрать улицы, подстричь газоны, чуть-чуть подкрасить фасады домов и – вот тебе настоящий Запад.
Но стоит пройти по гармошке терминала, показать паспорт мрачному пограничнику и выйти в зал Шереметьевского аэропорта, как эти мысли улетучиваются моментально.
И видишь ты, что улицы никогда не будут убраны, что фасады домов никогда не покрасят, а газоны… Да что там говорить – наши газоны у них могут называться пустырями, помойками, выжженной землей или даже экологической катастрофой, словом, как угодно, но только не газонами.
Ты еще какое-то время по инерции улыбаешься всем встречным и поперечным, как это принято во всем мире, еще рассыпаешь вокруг себя бесконечные – «простите», «будьте добры», «пожалуйста», но вот тебя толкнули разок, второй – и ты уже тоже расставляешь локти пошире, несешься как угорелый, кричишь:
– Шеф, в центр!
– Стольник, не много будет? – спрашивает окультуренный таксист. Собственно, весь его сервис в этом полувопросе и разместился.
Солонин не так быстро прошел дорожку от вальяжного европейца до суетливого москвича, поэтому улыбнулся таксисту:
– Сто тысяч?
– Сто баксов, не много? – Таксист улыбнулся Солонину в ответ, но уже довольно презрительно.
Вот и все, дорожка кончилась.
– Ты че, охренел? – спросил Солонин.
– Пошел ты…
Автобусов до Москвы не ожидалось в ближайшие минут сорок. Солонин заскучал. Но платить половину своей дневной зарплаты за двадцать минут езды – это было выше его сил.
– Кто на Москву?! Быстро садимся!
Из подкатившего «Икаруса» выглядывала веселая физиономия водителя.