Но Гоша только накинул телогрейку, сунул ноги в валенки и вдруг накинулся на мужика, который лежал на своей койке и бренчал что-то на старой, расстроенной гитаре.
– Ты что, сука, людям спать не даешь?! – Ударом ноги Мамонтов перевернул койку, и мужик полетел на пол. – Тебе что, зубы жмут?
– Зачем ругаться, начальник? – испуганно забормотал мужик. – Больше не буду, честное слово.
– Больше ты точно не будешь! – Гоша схватил гитару и с размаху шарахнул ею об пол. Инструмент с треском раскололся на части.
– Вот так, блин, козел! Будет он мне тут Джимми Хендрикса строить. – Гоша пнул мужика под зад и выскочил из барака.
– Че там такое? – поинтересовался дневальный.
– Да вот… – Мамонтов зашвырнул гитару в кусты. – Нашелся тут бандурист. Третий вечер по мозгам своей балалайкой тренькает.
Затылок дневального маячил метрах в двух впереди. Одним прыжком догнать, свернуть шею, как куренку, и в лес. За час можно пробежать километров семь, не больше – очень глубокий снег. Но и этого достаточно, потому что они через час только хватятся. Еще час уйдет на сборы, час, пока найдут следы и спустят собак. А за это время он будет уже далеко.
Но Гоша не сделал и этого. Потому что знал, что через шесть часов бега он выдохнется и придется сделать остановку, к завтрашнему полудню он сможет пройти километров сорок и окончательно потеряет силы, к вечеру свалится где-нибудь под деревом, а к утру его найдут собаки.
Поэтому когда дневальный распахнул дверь избы, Мамонтов спокойно шагнул внутрь.
Удар пришелся прямо по темени. Сними он шапку перед тем, как войти, его мозги забрызгали бы весь пол. А так Гоша на несколько минут потерял сознание.
Очнулся Мамонтов оттого, что кто-то ударил его в пах. Попробовал встать, но не смог, потому что руки и ноги были связаны.
– Ну что, Тарзан, теперь сможешь меня завалить? – Перед его глазами из тумана вынырнула бородатая рожа Тимофея. – Попробуй, может, получится.
Гоша не ответил, только тихо застонал.
– Конечно, сможет, ара! – засмеялся где-то рядом Артурчик. – Он сейчас из веревок выпрыгнет да как надает тебе за то, что ты его обижаешь.
Голова у Мамонтова просто раскалывалась. Он чувствовал, как по затылку течет кровь.
– Поднимите его, – раздался спокойный голос Дронова. – И посадите на лавку. А то он мне весь пол запачкает.
Мамонтова подняли и усадили за стол. Плеснули в лицо водой, и он очнулся окончательно.
– Ну что, оклемался, Тарзан? – Начальник прииска наклонился над Гошей и заглянул ему прямо в глаза. – Давай рассказывай.
– Вы что меня скрутили? – простонал Мамонтов. – Что я такого сделал?
Вместо ответа он получил удар по почкам и чуть снова не потерял сознание от боли.
– Рассказывай, – тихо повторил Егор Петрович. – И тебе легче будет, и нам.
– Что рассказывать?
– Что знаешь. – Начальник пожал плечами. – Зачем к нам пожаловал, что ищешь, кто ты есть такой на самом деле. Все рассказывай. Мне, например, очень даже интересно.
– Ничего я не ищу. – Мамонтов покосился на Тимофея, который стоял за его спиной. – Меня менты на вокзале взяли, когда я пьяный спал…
На этот раз удар пришелся по шее, и Гоша полетел с лавки на пол, больно стукнувшись об доски головой.
– Это мы уже слышали, – сказал Егор Петрович, когда Мамонтова посадили на место. – Ты нам лучше правду расскажи. Погорел, так будь умницей, не строй из себя Олега Кошевого. Сейчас ведь не война, медаль тебе не повесят.
– Я не Кошевой, я… Тюленев, – пробормотал Мамонтов и вдруг плюнул начальнику прямо в лицо.
– Ах, ты Тюленев?! – закричал Тимофей и набросился на Мамонтова. – Ну сейчас мы из тебя, Тюленев, Зою Космодемьянскую сделаем!
От удара в спину Гоша опять оказался на полу. Татарин остервенело лупил его ногами. Что-то кричал Артурчик, прыгая вокруг, но крики его затихали и скоро совсем смолкли…
Когда Мамонтов открыл глаза, то первое, что он увидел, был кусок чистого звездного неба. Небо было как будто в черной рамке. Гоша попробовал пошевелиться, но только тихо застонал от боли. Было такое ощущение, что по нему только что прошлись несколько асфальтоукладчиков. Жутко замерзли ноги. Гоша с трудом поднял голову и наконец смог разглядеть, что он лежит на дне замерзшего колодца, без валенок и без тулупа. Правда, руки и ноги были развязаны – наверное, Дронов подумал, что Мамонтов не скоро очухается после таких побоев.
Наверху ритмично хрустел снег. Сторож. Интересно, Артурчик, или Тимофей? Лучше бы Артурчик.
Преодолевая боль, Мамонтов сел и полез за пазуху. Струна от гитары оказалась на месте, намотана на руку. Ее они не смогли найти. Вынув ее, Мамонтов стал шарить руками по обледенелым стенам, пока не отыскал торчащий кусок бревна. Дрожащими пальцами прикрутил один конец струны к нему, а из другого сделал маленькую петельку.
– Это совсем не больно, – пробормотал он и сунул петельку в рот. – Совсем не больно. Раз, и все.
Нащупав пальцами запломбированный зуб, Гоша с трудом накинул на него стальной арканчик и затянул его потуже, пока не начала хрустеть зубная эмаль.
– Это не больно, ни капли. – Он сел на землю и уперся ногами в стену. – Три… Два… Один!
На последнем счете Гоша резко разогнул ноги и отлетел к противоположной стене. Струна зазвенела, словно от мажорного аккорда, и всю челюсть пронзила дикая боль. Мамонтов даже вскрикнул от этой боли. Схватил большую пригоршню снега и сунул в рот, чтобы хоть немного притупить ее.
– Ну что, оклемался? – В колодец нырнул пучок света от фонарика и заглянул Артурчик. Но Гоша лежал все в той же позе. – Ну-ну, отдыхай пока.
Они прибудут часов через семь, не раньше. Мамонтов это знал наверняка. Но знал он и то, что они прибудут обязательно. Просто не могут не прибыть. Теперь главное – продержаться эти семь часов, остаться в живых. Дело не в том, что Гоша так уж дорожил своей жизнью, хотя кому охота помирать в двадцать четыре года. Дело было совсем в другом – если он не останется в живых, то вместе с ним погибнет вся информация, которой он владеет. А этого никак нельзя допустить.
Снег все так же монотонно хрумкал метрах в пяти над головой. Гоша встал и начал тихонько ощупывать стены колодца. Но стены были ровные и скользкие, и вскарабкаться по ним наверх было невозможно…
Когда через четыре часа Тимофей сменил Артурчика, Мамонтов уже не чувствовал пальцев ног. Она стали белыми и почти не шевелились. Приходилось каждые пять минут растирать их снегом, чтобы хоть как-то заставить кровь двигаться по застывшим венам.
Сосулька…
Она висела в паре метров над головой, мерцая в лунном свете. Длинная и тонкая, как игла. И как же он не заметил ее сразу?