Турецкий подумал, что Суров мог назвать далеко не все фигуры, скрывавшиеся от «царского» гнева в те трагические октябрьские дни. Очень заманчиво видеть среди белецких, черныхов и прочих ильиных из штаба МВД также и неких опальных чекистов, моментально освоивших криминально-коммерческие профессии.
В общем, вот тебе очередной фигурант, Модест Петрович, а времени у тебя на него уже и нет. Сегодня кончилось, поскольку уже завтра он может перейти от муляжей к оригинальным изделиям.
На том совет у Грязнова и завершился.
Провожая Турецкого, Вячеслав Иванович сказал, что с помощью Юры Смирнова добыл в кадрах Союза кинематографистов хорошую фотографию Полины Скибы, велел ее размножить и разослать по всем отделам и отделениям милиции Москвы и области. Дальше-то ее вряд ли отвезли.
Александр Борисович, в свою очередь, попросил Грязнова отправить полученную от Борискина информацию по Новикову и Коперу в петербургскую прокуратуру на имя «важняка» Петра Григорьевича Щербины. А также заключение экспертизы по поводу того окурка, который был изъят самим Грязновым у подозреваемого Гарифа Умаровича Садекова. Это уже тебе не косвенные улики: похож – не похож. Биология – наука точная.
Начальник МУРа пообещал все сделать без задержки.
Гариф понял, что спекся, когда рыжий мент назвал его Гариком. Значит, шли на него. И вышли в конце концов. Но более страшным ударом стал для него арест Мариам. Поначалу казалось, что менты берут его «на пушку», но когда уже привезли в Москву и выводили из машины, он увидел, что из соседней вышла, окруженная спецназом, его жена, и единственное, что успела, пока ее не заслонили от него широкие спины, это бросить на мужа тоскливый прощальный взгляд. Глаза ее – черные, огромные – все время стоят перед ним. Может, поэтому он не сразу врубился в то, о чем говорил сидящий перед ним следователь.
А говорил он сейчас как раз о том, чем были заняты все мысли Гарифа. «Судьба вашей жены в настоящий момент пока еще находится в ваших руках» – вот что он сказал…
Старший тренер казанской сборной по биатлону влюбился в девушку, едва она переступила порог его кабинета, держа в руках заявление. А через три года, завоевав призовое место на зимней союзной Олимпиаде, она стала его женой. Развал страны наиболее болезненно ударил по спорту, в котором просто отпала всякая необходимость. Талантливые ребята, лишившись любых спортивных перспектив, уходили в рэкетиры, в охрану к воровским авторитетам, быстро набиравшим силу. Никому не нужен оказался и мастер спорта, заслуженный тренер республики вместе со своей супругой-чемпионкой. Впрочем, сам он скоро получил приглашение. Известный казанский вор в законе Ахмет Сабиров предложил ему выехать в Москву и там убрать конкурента из казанской группировки. На все мог согласиться Гариф, влачивший уже в буквальном смысле нищенское существование, но только не на убийство. Ахмет оказался находчивее в аргументации: он приказал доставить к нему Мариам Садекову и пообещал устроить ей ночь бесконечной любви на глазах строптивого супруга. Принял решение не он. Трезво оценив ситуацию, Мариам взяла исполнение заказа на себя. С этого и началось.
Супружеская пара выполнила ряд поручений Ахмета, после чего он сам пал жертвой своих соперников. Но Садековы не остались брошенными на произвол судьбы, их заботливо подобрали казанские из Москвы, представлявшие собой некий симбиоз выходцев из Казани и местных бандитов. Наиболее известным в этой группировке был вор в законе Линар. Понимая, что долго с помощью традиционного рэкета и выбивания долгов не протянешь, Линар отдавал предпочтение легальному бизнесу, основным направлением которого была торговля нефтью и нефтепродуктами и операции с недвижимостью.
Супруги же Садековы были нужны ему для выполнения заказов, поступавших от бизнесменов нового поколения, считавших устранение конкурента наиболее удобным и быстрым способом решения многих финансовых проблем. А чтобы исполнители не сорвались с крючка, а заодно и не растеряли профессионализма, казанский авторитет отправил их под крыло Серафима, давнего своего кореша, успевшего побродить по белу свету и осесть, наконец, в рязанско-касимовских краях. Серафим как был, так и остался мужиком суровым: ему что свой, что чужой – без разницы. Он не был кровожадным, просто он ни с кем не считался и ни кого не считал за людей. И даже тех, кто прошел с ним огни и воды, что называется, при малейшем сомнении убирал без всякой жалости.
Так, собственно, и случилось во время последнего дела в Петербурге. От питерских казанцев он получил весточку, что двое его бывших подельников, похоже, скурвились и завязывают. Перед отъездом Садеков получил строжайший наказ: использовать в деле обоих, а затем убрать. Неисполнение? Такого просто и быть не могло.
Мариам давно уже словно окаменела душой, но работала профессионально. Гариф разрабатывал операцию и заметал следы. Не успели прийти в себя после Питера – новый заказ, похлеще предыдущего. И тогда Мариам поклялась: это – последний. После чего Гариф стал настойчиво искать пути, чтобы вырваться из этой паутины. Денег теперь было достаточно, виз в ближайшее зарубежье не требовалось, а там можно было бы пересидеть какое-то время и подготовить уход подальше. Но… Случился прокол. В связи с арестом Серафимовых охранников в Москве в отряде поднялась легкая паника. Если отберут у «Евпатия» лицензию, чем тогда заниматься, опять в рэкет, что ли? А в других охранных предприятиях и своего народу хватает, лишние ни к чему. Серафим заподозрил Гарика.
В целях конспирации Садековы жили в городе. Но Серафим считал, что для пользы дела один из этой парочки должен находиться при нем постоянно. А кто – решайте сами. Вот и сидел Гариф в казарме, рассчитывая выбрать однажды удобный момент, чтобы уйти, подхватить жену и исчезнуть. Но и Серафим не был простаком, постоянно следил за своими кадрами.
Был соблазн уйти сразу после питерского дела. Они уже приготовили вещички, а всем остальным, включая рязанскую квартиру, черт с нею, приходилось жертвовать. Гариф вышел на перрон в Вышнем Волочке среди ночи якобы подышать. И народу-то никакого не было – все спали давно. А тут, как назло, из соседнего вагона выпрыгнул тип, в котором Гариф без особого труда признал земляка, татарина. Ни слова не сказал, даже покурить не попросил, видя, как дымит Гариф, но когда поезд тронулся, поднялся в вагон Гарифа и только потом перешел в свой. Значит, не доверяют, ведут уже в открытую. Можно было, конечно, избавиться от него, но Гариф не хотел лишних жертв, их и так уже хватало на шее…
Ну так что, все это рассказывать следователю? Все нельзя, конечно. Но если выборочно, выставляя себя в какой-то степени жертвой обстоятельств, – а как же иначе! И чтоб выглядело чистосердечно… Мариам вышки не дадут – женщина. А как вот самому – тут разве что если окажешь помощь следствию, тогда, может, примут во внимание…
В общем, решил Гариф, надо брать на себя, а жена – она и есть баба, приказал: у нас, у татар, с этим жестко.
– Ладно, я буду говорить, – сказал Садеков. – Но я должен быть уверен, что мое признание облегчит участь жене, которая виновата только потому, что слепо подчинялась мне.