Меркулов почесал затылок.
— Что, неувязочка? — съязвил Турецкий.
— Какая там неувязочка, — хмуро отозвался Константин Дмитриевич, — все ясно как божий день. Фотографию Стасова ему показал Мелешко. Причем совсем недавно — сегодня или вчера, то есть задним числом, уже после того, как шеф видел тебя в городе.
— Ладно. А почему же тогда Мелешко не стал давить на него сразу?
— Может быть, он ждал результата следствия по Клементьеву. Не хотел светиться, демонстрировать свою связь со Стасовым раньше времени. И потом, разве он знал наверняка, что ты со Стасовым встретишься?
— А что, — оживился Турецкий, — все сходится! Мелешко увидел, что Стасов формально ни при чем, перевел дух и позвонил нашему шефу.
— Ты не слишком-то радуйся, — заметил Меру-лов. — За то, что по Клементьеву оперативно сработал, награждать тебя никто не станет — гарантирую.
— Сам знаю, — фыркнул Турецкий. — Вот если бы маху дал, тут бы на меня вельможное внимание живо обратили.
— Все это, Саша, не слишком здорово. Начальство всегда что-то скрывает, на то оно и начальство, но в подобных обстоятельствах… Ладно, ничего не попишешь, занимайся своими делами и не ной — не в первый раз.
Но Турецкий все-таки пожаловался на жизнь — это был проверенный годами ритуал:
— Нет, Костя, нуты скажи, почему это дело попало именно ко мне, а? Я же психов терпеть не могу. С ними же надо терпеливо, а я могу не сдержаться и сразу в рыло сунуть.
— Может, звезды так сошлись, — предположил Меркулов. — Но имей в виду, помимо генерального и меня, никто не знает, что ты уже виделся со Стасовым. Понимаешь, о чем я? — Меркулов заглянул Турецкому в глаза. Это означал одно: «Я даже знать не хочу, кому ты уже наболтал».
— Кроме Грязнова, никто не в курсе.
— Это ладно. Тем более что Грязнов теперь имеет приказ от собственного руководства в отношении Стасова — он официально подключен к этой проблеме. В остальном — молчок.
— Но ведь Мелешко Стасова наверняка пасет! Почему же ты думаешь, Костя, что о нашей встрече никто не знает?
— Пасет, конечно. Точнее, пытается. Но ты же сам видишь, этот Стасов, параноик он или нет, уходит от любого «хвоста». И по телефону его засечь невозможно. Если он псих, то какой-то уж очень профессиональный. Похоже, его невозможно контролировать. Значит, и у Мелешко с этим проблемы. Так что ты пока разбирайся, куда и как исчезает Стасов. И вообще, кто он такой на самом деле и какие цели преследует.
— Ну и ну… — покрутил головой помощник генерального прокурора.
Турецкому даже начинал нравиться его подопечный. Он действительно не обычный псих. Он псих с особенностями. И это было интересно.
А Меркулов продолжал гнуть все ту же линию:
— Подумай о том, что ты уже про него знаешь, о том, что он сам говорит. Письмо в Минздрав — это, конечно, неплохо, но личное общение оно не заменит. Он вообще рассказал тебе что-нибудь действительно интересное? Без всякой псевдонаучной лабуды? Что в запись не вошло?
Турецкий задумался:
— Некоторые его слова выглядели действительно примечательно. Например, он сказал: если в тебе постоянно видят только врага, то возникает желание действительно им стать.
— Вот это выраженьице, — оценил Меркулов. — Значит ли оно, что его вынуждают к каким-то действиям, которых сам он не желает?
— Вот поди догадайся, — проскрипел Турецкий.
У помощника генерального прокурора были собственные проблемы с дочерью, и они касались отнюдь не трехколесного велосипеда — Ниночке Турецкой было уже четырнадцать. Когда Александр Борисович приехал домой, на Фрунзенскую набережную, он застал остальное семейство в состоянии войны. Или, по крайней мере, жесточайшей ссоры. Дочь закрылась в своей комнате и выходить категорически отказывалась. А Ирина Генриховна с белым от злости лицом мыла посуду. Турецкий сразу понял, что произошло нечто экстраординарное. Но пока не станет ясно, что именно, решил вести себя нейтрально.
— В этом доме кормят? — осведомился он усталым голосом.
— Твой ужин в микроволновке, — нервно сказала Ирина Генриховна. — Нажми на кнопку, получишь результат.
— Как у тебя в школе? — сказал Александр Борисович, нажав на кнопку, сполоснув руки и усаживаясь за стол.
— У меня — нормально. У меня в школе все замечательно! Я сегодня дала три урока сольфеджио, будь оно проклято! А вот что, хотелось бы знать, у нее в школе?!
— А что?
— Да, вот именно — что?!
Ирина Генриховна преподавала в музыкальной школе, а дочь Турецких Ниночка ходила в общеобразовательную школу, точнее, в частный лицей имени Грибоедова, точнее, перешла в 9-й класс. И, по сведениям главы семейства, все у нее вроде бы было в порядке. Или нет?
— Подожди, — спохватился он, — но ведь сейчас каникулы, кажется?
— Кажется! — саркастически обронила жена. — Ему кажется! Тебя что-нибудь, кроме твоих государственных преступников, вообще колышет? Ну и что, что сейчас каникулы?! Уж лучше бы была учеба!!!
— Не заводись, — порекомендовал Турецкий, хотя явно уже было поздно.
Он достал тарелку из микроволновки, обильно полил разогретую котлету по-киевски кетчупом и за пять минут расправился с ней, одновременно — с тушеным картофелем, зеленым горошком, проглотил несколько пучков шпината, полбанки маслин, опустошил начатую банку шпрот, а на десерт сделал себе внушительный бутерброд с сыром. Обычно вид ужинающего мужа неизменно вызывал у Ирины Генриховны улыбку, обычно — да, но не сегодня. Турецкий заметил это и понял, что ссора в его отсутствие вышла действительно нешуточная.
— Ну ладно, — сказал Александр Борисович, притягивая к себе супругу за руку, — хватит страдать, давай кофе пить.
— Вечером вредно, — машинально сказала она, усаживаясь ему на колени.
Чуткое ухо Турецкого уловило, как в коридоре открылась дверь — из комнаты дочери — и босые ноги осторожно ступили на паркет. Ага, наследница приготовилась подслушивать. Ну и пусть. Тем лучше.
Через десять минут он восстановил картину происшествия. Дочь сегодня вернулась домой, как обычно слегка задержавшись где-то примерно на час-полтора. Должна была появиться в пять, пришла в шесть. Ничего необычного в этом не было. Нинка считала себя существом вполне самостоятельным, и Турецкий тут большого криминала не видел. Кроме того, он полагал, что взрослый человек и отличается от ребенка тем, что периодически не держит данное слово — очень уж много в нынешней жизни на нею наваливается.
— Не говори ерунду, — возмутилась Ирина Генриховна. — Еще не хватало, чтобы она это слышала.
Турецкий смущенно кашлянул, и сообразительная Нинка его поняла. Вышла из коридора с гордо поднятой головой: