— Нет, — покачал головой Студень. — И никакой другой посторонней химии. А также никаких телесных повреждений. Только паралич сердца и выражение ужаса на лице.
— Не понимаю. Значит, просто жил, а потом бац — и умер? От сердечной болезни, которой не страдал?
— А почему нет? Чего в жизни не бывает, то в смерти случается, — философски заметил Студень. — Такие случаи истории известны. Вон, например, герой Русско-турецкой войны, генерал Скобелев. Он скончался при очень странных обстоятельствах. Поговаривали, что его отравили агенты Бисмарка. Подозревали и политическое убийство, и темные любовные истории. Официальный диагноз гласил: паралич сердца, а современники сокрушались: «Это как же так — паралич сердца? Это когда мы с вами умрем, у нас паралич сердца случится. А у такого человека не может быть паралича сердца!» Ну а что толку от разговоров? Был супермен, стал — хладный труп… — Студень глянул на часы. — У меня сейчас второй завтрак, не хотите присоединиться, Александр Борисович?
— Что-то аппетит пропал. Может быть, Мелешко лечился отчего-то? Принимал лекарства? Что-то перепутал? Или ему подменили? А потом рассосалось — за двенадцать-то часов?
— Разумеется, это предположить было бы проще всего, — кивнул Студень. — Но сами понимаете, мы все проверили. Проверили и эту баночку от «компли-вита». Витамины как витамины, никаких следов других химических элементов. Даже если бы он сожрал все пятьдесят штук… Но, судя по упаковке, витамины были открыты довольно давно. Это просто совпадение, что баночка валялась рядом с ним.
— Скорее, уж чье-то издевательство.
— Может быть и так, но это ваша епархия — делать подобные выводы. И вот что я еще хотел сказать. Прижизненное ЭКГ-исследование, которое удавалось провести перед смертью внезапно умерших, свидетельствовало, что в подавляющем большинстве случаев механизм остановки сердца связан с фибрилляцией миокарда желудочков. Так, скорей всего, было и в нашем случае. Точнее, в случае Мелешко. Стопроцентной гарантии дать нельзя, но вероятность весьма высока.
— Что такое фибрилляция?
— Хаотическое нескоординированное сокращение различных пучков сердечной мышцы, не дающее возможности полноценного сокращения сердца и заканчивающееся его полной остановкой. — Студень немного подумал и утвердительно взмахнул острой своей бородкой: — Полные кранты, короче говоря.
— Доходчиво. А как насчет внешних воздействий? Мелешко был здоров. Предположим все-таки, что он умер не сам, а его убили. Чем можно было вызвать эту самую фибрилляцию?
Студень посмотрел на Турецкого с нескрываемым одобрением:
— В самую точку, Александр Борисович. Допустим, что к его руке подвели ток, как вам такой вариант?
— Ну, допустим…
— При силе тока в пятьдесят — восемьдесят миллиампер появляется ощущение очень сильного поверхностного и внутреннего нагрева, боли в руке и в области груди. Затруднение дыхания. Дыхание парализуется через несколько секунд, нарушается работа сердца. При длительном протекании тока может наступить фибрилляция сердца.
— Но его должны держать — он же будет вырываться. Это же, наверно, больно невыносимо?
— О нет, вырываться он не будет! Тут главное — начать. Руки невозможно оторвать от электродов из-за сильных болей при нарушении контакта. Это, правда, если будет не переменный ток в пятьдесят герц, а постоянный. Но это уже частности.
— Но про паралич вы ни слова не сказали, — заметил Турецкий.
— Потому что он еще не наступил, — хмыкнул Студень. Но вот ему дают сто миллиампер» Тут уже фибрилляция сердца наступит через две-три секунды, а еще через несколько секунд — паралич сердца.
— Ага!
— Но ток к Мелешко не подводили, — совершенно непоследовательно сказал Студень. — Это мы с вами фантазируем, как оно могло бы быть. А у него на теле нет ни малейших следов ожогов. Даже самых крошечных.
— Нет? — упавшим голосом переспросил Турецкий.
— Нет.
— А через одежду?
— Тогда бы она сгорела в местах крепления электродов. Да и тем более были бы следы.
Издевательская баночка от витаминов не давала Турецкому покоя.
— Что же нам делать, как еще выяснить причину смерти? — пробормотал он.
— По-видимому, никак. Остается только один вариант, Александр Борисович: насильственной гибели не было. Вспомните генерала Скобелева. Так вы точно не хотите пообедать?
Несмотря на далеко не блестящий результат своих поисков, Турецкий все-таки рассчитывал в ближайшее время полностью переключиться на дело Стасова. Он хорошо запомнил нестандартный тезис Нины Коростелевой. Руки и ноги опережают глаза? Это было в какой-то мере логично, но вот в какой? Ему нужен был альтернативный взгляд на вещи.
Турецкий посмотрел на Студня. С его точки зрения, Студень был большой ученый. Турецкий рассказал ему о своих сомнениях. Студень выслушал с интересом. Но Студень был еще и занятой человек. И он сказал:
— Александр Борисович, тут я вам не советчик. Вам нужно обратиться к Терехову.
— А кто это?
— По образованию он психолог. Но в настоящий момент — исследователь паранормальных явлений. Величина. Большой авторитет, к нему в Европах прислушиваются. Дать телефончик?
Турецкий вздохнул:
— Почему бы и нет?
Правда, на встречу с «исследователем и величиной» времени у него сейчас не было. Выйдя из ЦСЭ, Турецкий позвонил Грязнову, чтобы узнать новости о Стасове. Но и тут его поджидала неприятная неожиданность.
— Саня, он удрал, — сказал Грязнов неприятным голосом. — Удрал из психушки.
— Стасов? — переспросил Турецкий, надеясь, что он чего-то не понял.
— Ну да.
— Как же ты это допустил?
— А что я должен был делать?! Лично его караулить? Там решетки на окнах. Охрана возле дверей. А в комнате его нет. Как он ушел — уму непостижимо!
— А как он появился?
— Лег на обследование — и все. Ему понадобилась справка, что он не псих. Ну а у меня там информаторы есть. Как только фамилия засветилась, мне сразу стуканули.
— Где — там? Где он лежал?
— В Институте Сербского.
Турецкий сообразил.
— У этого твоего Артура Альбертовича?
— Альберта Артуровича.
— Один хрен. — Турецкий помолчал. — Слава, я, кажется, понял смысл того, что он делает. Это демонстрация. '
— Какая там еще демонстрация…
— Стасов нам показывает, что он может. Он специально подставился, потом намеренно исчез.
— Чушь какая-то.
— Нет, не чушь.
— Тогда зачем ему это надо?
— Наверно, хочет, чтобы его воспринимали всерьез.