— Им наверняка известно не больше нашего.
— Что же тогда?
— Ничего. Ждать, кто станет следующим. Да, вот еще… Сегодня двенадцатое, а четырнадцатого я вылетаю в Крым. Отправляйся-ка завтра в Ялту, в санаторий имени Кирова. Посмотри, чтобы все чисто было. Арендуешь машины в «Интуристе», затем отправишься в Ливадию, найдешь ресторан «Тифлис». Тоже посмотришь. Четырнадцатого встретишь в Симферополе, в аэропорту… — Миллер отмахнулся:
— Ну, не мне тебя учить! Все, свободен. Хотя обожди!
Шацкий, уже было вскочивший из-за стола, обернулся к хозяину:
— Что?
— Послушай… Как ты думаешь, зачем эти «трибуналыцики» рассылают тексты приговоров:
«За многочисленные преступления… к высшей мере социальной защиты…»
Ну, и так далее. Ведь концы лишние, следы как-никак… А?
На челе бывшего мента отразилась усиленная работа мысли.
— Для устрашения, наверное. Ну, чтобы другим неповадно было… Я так думаю…
— Вот именно! — с неожиданной экспрессией воскликнул Немец. — Именно для устрашения!.. Для того чтобы держать в узде тех, кто еще жив. Мол, будете себя не правильно вести; придет бука, плохой дядя с большим черным пистолетом и… — Вытянув указательный палец, говоривший изобразил губами звук выстрела. — Для того чтобы всех в страхе держать… — Миллер покачал головой. — Неглупо, очень неглупо.
Выпроводив Шацкого, Немец взял мобильник и набрал номер компаньона, «нового русского вора» Лебедя, с которым на паях занимался фармацевтическим бизнесом.
Уроженец Северного Урала, трижды судимый рецидивист Виктор Лебедевский появился в Москве в конце восьмидесятых, сделав большие и быстрые деньги на первой приливной волне экспорта дешевых медикаментов в красивых глянцевых упаковках. Бизнес пошел блестяще, делец обрастал связями как среди столичных коммерсантов, так и в среде мафиози, преимущественно «пиковых», то есть воров с Кавказа. По слухам, «лаврушники», вопреки всем «понятиям», якобы «короновали»
Лебедя высоким званием «вора в законе». Сам неофит этого не отрицал, но и не опровергал, однако от контактов с «нэпманскими», традиционными ворами упорно уклонялся, что позволяло последним считать Лебедевского «апельсином», то есть вором-скороспелкой.
Миллер говорил с компаньоном приветливо, но несколько развязно, хотя весь вид его, напряженный и сосредоточенный, никак не соответствовал тону беседы. При этом он машинально прыснул на себя любимым одеколоном «Драккар нуар».
— Лебедь?..
— Да… Кто говорит? — не узнал тот.
— Привет, дружбан, Миллер на проводе… Трешь, мнешь — как живешь? Яйца катаешь — как поживаешь? — Бросив несколько ни к чему не обязывающих фраз, Александр Фридрихович перешел к делу:
— Ну что, не надумал мне свою долю продать?..
— Пока нет!
— Нет? Почему?..
— Самому не в тягость…
— Ну и зря, я ведь тебе больше предлагаю, чем твой пай стоит…
— Наплевать на деньги: мне это дело душу .греет!.. — начал заводиться Лебедь.
— Ладно-ладно, не горячись, послезавтра в Ялте встретимся и, как говорят твои татуированные друзья, перетрем тему…
— Где встретимся?..
— А ты как думаешь?..
— Например, в «Интуристе»…
— Нет, в самой Ялте я не хочу: слишком приметно. Есть там один неплохой ресторанчик в Ливадии, с любимой тобой грузинской кухней, «Тифлис» называется.
Скорее всего, там и встретимся… Согласен?
— Как скажешь…
— Вот и хорошо! Давай, до встречи! Успехов тебе, дорогой…
Нежелание Лебедя уступить долю в аптечной коммерции разозлило Миллера.
Кто-кто, а Немец знал: всегда, во все времена существовал и существует бизнес, неподвластный кризисам и скачкам доллара. Бензин, продукты питания, спиртное, табачные изделия и конечно же лекарства — все это покупалось и будет покупаться даже в более нищей стране, чем современная Россия.
Да и что тут удивительного: и в эпоху упадка, и во времена расцвета в любой стране будут ездить на машинах, пить алкоголь, закусывая его хотя бы самой немудреной пищей, курить сигареты и, естественно, болеть.
Понятно, Немец сильно был раздражен упрямством Лебедя.
«Чем бы его взять? — думал Миллер. — Он же девять лет за решеткой провел, морда уральская. „Наехать“ на него тоже нельзя — мне не с руки.
Подкупить? Он, говорят, до девочек охотник. Может, в Ялте ему девок подогнать, а потом по новой подъехать, когда он кайф словит? Попробовать можно. А что это даст? Кто его знает, может, что-нибудь и даст. Или наобещать ему золотые горы?
Он ведь не дурак, по-своему хитер. — Миллер смачно выругался трехэтажным матом.
— Такие бабки из-за него теряю! А может, шантажнуть его внаглую? Как-то увязать с его кавказской коронацией на «вора в законе»? А?»
Впрочем, Александр Фридрихович, который, словно опытный шахматист, всегда просчитывал ситуации на несколько ходов вперед, уже очень скоро знал, как заставить Лебедевского стать посговорчивей.
Незадолго до обеда Миллер вновь позвонил по мобильнику. Но на этот раз интонации Немца были не начальственно-покровительственными, как в разговоре с Шацким, и не фамильярными, как в беседе с Лебедем, а сдержанными и подчеркнуто уважительными.
— Алло? Анатолий Ильич?.. Добрый день. Надо бы с тобой встретиться…
Да-да, по поводу Ялты… Когда вылетаю? Послезавтра, а встретиться лучше всего сегодня… Где?.. Во сколько? — Миллер взглянул на часы. — Хорошо, через полтора часа, в «Рэдиссон-Славянской»… Всего хорошего.
Спустя двадцать минут Александр Фридрихович вышел из кабинета.
— Вика, если будут звонить, скажи, что я уже в Ялте, — небрежно бросил он секретарше…
Что представляет собой Ялта летом, в разгар сезона, знают все. Стада потных курортников с лупящейся от загара кожей бредут от пляжей к столовым и от столовых к винно-вод очным магазинам, шелестят пальмовые листья над головами, стрекочут цикады в траве, ласково плещутся волны у набережной. Но все эти звуки перекрывает назойливая музыка, гремящая из распахнутых дверей кафе и ресторанов.
Однако в середине сентября последние отдыхающие пакуют чемоданы и отправляются восвояси, до следующего сезона. Умолкают цикады, море уже неласковое, штормит угрюмо и грозно.
На город-курорт опускается осенняя тишина…
Тут выясняется, что определение «город-курорт» не совсем справедливо.
Ялта прежде всего город-лакей. А как еще назвать место, где девяносто девять процентов населения существует исключительно за счет обслуживания курортников?!
Господа разъехались, и осиротевшие лакеи слюнявят пальцы, подсчитывая чаевые.