— Так… Почему же она мне ничего…
— Я ж говорю: не рассчитывает она на тебя. И не хочет себя навязывать. Она девчонка гордая. Да еще фифа эта гадостей ей наговорила…
— Какая фифа?
— Жена твоего олигарха, вот какая! Уж не знаю, как она про Катю пронюхала, а только заявилась к ней домой, оглядела животик и зашипела змеей: дескать, никогда он на тебе не женится, я, мол, ему не позволю, да и у него там француженка есть. Это чего она тобой распоряжается? И кого ты там завел, во Франции, беспризорник? Ты учти: Катюша нам родной человек, мы ее в обиду не дадим! И ребеночка тоже! Ей УЗИ делали. У нее мальчик будет! Сын у тебя будет, Егорша!
— Ну-ну, мать, хватит! — трубку перехватил отец. — Чего ему на башку проблемы перед гонкой вешаешь? Ему за руль садиться, а ты… Слышь, Егор, ты ее не слушай! Для тебя сейчас главное — гонка! Вот выиграешь, тогда и свадьбу сыграем. Да?
В голосе отца было столько напряженного ожидания, что Егор не посмел сказать то, что хотел. Он произнес:
— Хорошо, отец. Поговорим после. Я рад.
— Да-а, что-то голос у тебя… Правду мать говорит… Будто схоронил кого…
Два дня, две квалификационные сессии, он прожил как в дыму. Он не слышал злобных подколок в спину со стороны второго пилота команды, Сергея Зеленяка, который считал, что Егор перешел ему дорогу. Еще в предыдущие свои приезды, уже после травмы, он с удивлением отметил, что никто ему особо не рад. Соболевский больше всего опасался ренессанса в их отношениях с Олесей. Для пилота команды Сергея Зеленяка Егор был слишком серьезным соперником. Один из механиков так просто провоцировал Егора на скандал: дескать, говори, Калаш, кто выиграет? На кого ставить? Вы ж, поди, все расписали уже…
Козел малолетний… Мало ему, Егору, Макса! Прессу он не любил сам, не любил их дешевых, дилетантских, изобилующих штампами комментариев, страсти ко всякого рода клубничке. Постепенно и папарацци изменили к нему отношение, стали упрекать в высокомерии… Все это было неприятно, но Егору до ночи в Торфяновке, которая разрезала его жизнь надвое, до этой ночи все эти неприятности казались мелочью в сравнении со счастьем ходить, управлять болидом, участвовать в чемпионате «Формулы-1».
Все это недружелюбное шипение вслед: «…ишь зазнался во Франции», «…мне бы так судьба ворожила», «…на таком болиде и баран покатит» — все это было грязной пеной, вечной российской завистью к чужому успеху, — и он был уверен, все это смоет чистой волной, как только он выиграет гонку. Победителей не судят! А он был уверен, что победит.
Но это чувство собственной неуязвимости, собственного достоинства — этот щит рухнул позапрошлой ночью, когда они напились вдвоем с другом детства. Виктор отпустил его, хотя должен был задержать, поместить в КПЗ до окончания экспертизы. Как он будет выкручиваться? «Это мои проблемы», — ответил друг детства…
Нет, это его, Егора, проблемы. Это он, кумир миллионов, рухнет с вершины лицом в грязь, когда станет известно, что Егор Калашников — наркокурьер.
Правда никому не интересна, интересны скандалы. Уж пресса постарается — это по их части. Уж они-то развенчают образ! И Соболевский добавит: «Ату его!» — зачем ему молодой, успешный соперник? Пусть и в прошлом, но соперник? Серега Зеленяк будет кричать на каждом углу: «А я знал! Я так и думал!»
Конечно, он мог бы делать публичные заявления: его обманула русская проститутка, он жертва обстоятельств.
Но он никому! нигде! никогда! не позволит трепать имя Селин, Сашеньки.
Кто они такие, чтобы судить ее?
И что ждет впереди? Следствие и тюрьма. Вечная тоска по единственно любимой женщине. Опозоренная старость родителей, сгорающих от стыда за сына. Его собственный, еще не родившийся сын, будет стыдиться и ненавидеть отца.
И никому ничего не объяснишь…
Солнце, мокрая спина, тысячи людей вдоль трассы, но он не видит никого и старается не слышать восторженный рев трибун. Он легко обходит одного, другого, решительно тормозя на виражах, и тогда стремительную машину саму выносит на следующий отрезок прямой. Вот он догнал, поравнялся, чуть притормозил, выходя на следующий вираж, и соперник, который только что собирался проскочить поворот на форсаже, чудом выскакивает из-под его борта, сразу остается далеко позади.
Выходит на новый поворот, за которым начинается двухметровая отбойная бетонная стена. За этим виражом по прямой он выжимает из болида все, на что тот способен, — триста двадцать в час. Теперь уже мчится будто бы и не он, а все, что вокруг, — бетонная стена, пестрая толпа на трибунах, лужайки, деревья — все мгновенно проносится мимо, исчезая далеко позади.
Вот тоже явный лидер гонки резко бросил свою машину влево, внутрь круто изгибающейся здесь трассы с явным намерением атаковать Калашникова, и делает это так агрессивно, что если бы Калашников не среагировал, получил бы весьма ощутимый удар в бок. Но в какие-то доли секунды его болид чуть тормознул, как бы пропуская соперника, а когда тот оказался всего на какие-то полкорпуса впереди, резко направил машину в сторону противника, показывая, что сам не прочь атаковать. Маневр удался. Соперник резко изменил траекторию движения, и его «феррари» понеслась на газон. Трибуны ахнули и вновь взревели единым восторженным возгласом.
На безумной скорости он пересекает по хорде мягкую дугу очередного виража, и вот еще, следующий вираж. Он чувствует, что слит с машиной в единое целое — она его продолжение, его вторая сущность. Он проходит на максимальной скорости, трибуны поднимаются единым движением и ревут восхищенным возгласом: болид Егора, который, казалось, вот-вот вынесет с трассы и кинет на стену ограждения, вписывается в поворот, несется дальше…
Он летит по трассе как бог и сам знает это. Сегодня ему нет равных, нет соперников его отчаянной храбрости, его безумному риску.
Потому что это его последняя гонка, так он решил, так и будет.
Вот и финишная прямая. Рев трибун и крик тренера в наушники подтверждают то, что Егор и так знает: он лидирует! Он пересек линию финиша, все — он победитель!
Турецкий появился на таможне Торфяновка тоже вечером, как и Егор. Полковник Виктор Сергеевич Сидоренко поджидал его, об этом они условились по телефону.
После звонка Меркулова Александр побывал в парижском бюро Интерпола и узнал много нового. Новости эти никак нельзя было назвать приятными… Офицер Интерпола подтвердил, что Калашников вывез из страны партию наркотиков. Что его сожительница, Селин Дюссо, она же Мари Готье, она же Мария Жарова, — российская подданная, находившаяся в стране нелегально, занимавшаяся в прошлом проституцией. И что именно эта женщина и переправила с Калашниковым груз. Неслабо!
— Думаю, расчет был на то, что вашу знаменитость не станут тормошить на таможне, — заметил офицер. — Но мы им сообщили то, что следует, — криво усмехнулся он.
Александр не ожидал, что эта новость так на него подействует. Как будто его личного друга уличили в какой-то пакости, низости. Оказывается, за эти недели, что он занимается делом Егора, он успел… привязаться? Да, привязаться к человеку, которого и не видел-то ни разу в жизни!