— Предупреждение, — глухо пророкотал он. — Разрешите идти?
Некоторое время Истомин молчал, по всей видимости борясь с пароксизмом ярости, который обуял его душу. Затем резко произнес:
— Идите!
Александр Борисович встал со стула, вежливо сказал «до свиданья», повернулся и вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Истомин и Борисов даже не догадывались, каких нечеловеческих усилий стоило Турецкому не хлопнуть этой чертовой дверью. В коридоре Александр Борисович с минуту простоял, уставившись в одну точку и сжимая и разжимая кулаки. Затем достал из кармана платок и вытер мокрый лоб.
Журналист Семен Комаров сидел за своим обычным столиком в дешевой забегаловке. На столике стоял его обычный графин с водкой и пара тарелочек с закусками.
— Такое ощущение, что вы здесь живете, — насмешливо сказал ему Турецкий, усаживаясь за столик.
— Так и есть, — кивнул Комаров. — К сожалению, приходится время от времени совершать вылазки в город. Но, сдав очередную статью, я всегда возвращаюсь сюда.
— Не скучно одному?
Комаров кисло улыбнулся:
— Это единственное место, где я могу остаться наедине с собой и своими мыслями. Кроме вас, о нем никто не знает.
— За исключением половины Москвы.
Комаров вздохнул:
— Ваша правда. — Он протянул руку к графину. — Выпьете со мной?
— Нет.
— Воля ваша. А я пропущу рюмочку-другую. Это здорово проясняет мозги.
Турецкий терпеливо подождал, пока Комаров нальет, выпьет и закусит. После выпитого Комаров заметно повеселел, похрустел маринованным огурчиком и сказал:
— Продолжаем разговор. Насколько я понял из вашего телефонного звонка, Александр Борисович, вы хотите поговорить со мной о коллекции Берлина?
— Именно, — кивнул Турецкий.
Комаров прищурился:
— Вы о ней вообще хоть что-нибудь знаете?
— Так, слышал кое-что, но особо не интересовался.
Журналист кивнул, словно услышал именно то, что рассчитывал услышать.
— Сразу видно, что вы далеки от искусства.
— Ну вы тоже гораздо ближе к этому, чем к искусству. — Турецкий щелкнул пальцем по графину с водкой.
Лицо журналиста стало грустным. Было видно, что Турецкий «наступил» ему на больную мозоль. Комаров вздохнул и обиженно произнес:
— Не вам меня укорять, Александр Борисович…
Не давая журналисту впасть в уныние, Турецкий миролюбиво поднял руки:
— Не будем спорить, а то еще поссоримся. А на сегодня с меня ссор хватит. Лучше расскажите мне о коллекции. Все, что знаете.
— Хорошо, — кивнул журналист. — Пожалуй, лучше будет начать с самого начала. Итак, в России есть очень странный, но очень малочисленный народец, который принято называть олигархи. Некоторые из них предпочитают покупать недвижимость за границей, вкладывать деньги в заграничные футбольные клубы и все такое. Нам с вами хорошо известно, зачем они это делают. Россия — страна забавная, и жить в ней весело. Но слишком уж она непредсказуемая. Вот они и держат для себя запасной аэродром.
— Это понятно, — нетерпеливо сказал Турецкий. — Давайте ближе к делу.
— Хорошо. Есть в России и другой подвид олигархов. Трудно сказать, чем они руководствуются — истинным патриотизмом или страхом за свою задницу, но… Они стараются сделать что-то для России. Они… как бы это получше сказать… — Журналист повертел в воздухе растопыренными пальцами, подыскивая нужную формулировку. — Они как бы хотят расплатиться с Россией за оказанные услуги, но косвенным образом. Помните, недавно один из олигархов купил за границей яйца Фаберже и привез их Россию?
— Ну.
— Так вот и ваш Борис Берлин так же. Последние три года он регулярно ввозил в Россию картины русских художников. Коллекция получилась на славу. В прошлом году он выставлял ее. Потом возил в Питер. Потом — в Екатеринбург, в Тюмень, в Иркутск… Короче, в те города, где живут и работают труженики Северной нефтяной компании, принадлежащей Храбро-вицкому. Конечно, вы можете сказать, что создание коллекции было лишь пиаровским трюком, цель которого — сделать для «СНК» приличный имидж и отмазать Берлина от потенциальных нападок властей. Но, как видите, трюк этот не сработал. И Берлина прижали-таки к ногтю. С вашей, Александр Борисович, помощью.
— Со вчерашнего дня Борис Берлин — свободный человек, — напомнил журналисту Турецкий.
Комаров кивнул:
— Со вчерашнего дня — да. Я думаю, он и сам этого не ожидал. А уж для Вашего начальства это было пренеприятнейшим сюрпризом! — Комаров весело хихикнул, но, наткнувшись на строгий взгляд Турецкого, вновь напустил на себя деловой вид.
— Итак, — продолжил он, — коллекция завершила свое турне по России. Но… где она разместится теперь? Скажу вам по секрету, среди музеев уже началась конкуренция за право принять эти сокровища.
— Да ну?
— Да! На сегодняшний день существуют три варианта. Первый предполагает, что картины русских мастеров достанутся Московскому Кремлю. За это, кстати, выступило наше славное Министерство культуры. Однако директор Эрмитажа дал понять, что картинам будет уютнее в его музее. Это, как вы понимаете, второй вариант. Ну и, наконец, третий вариант: создать для картин Берлина специальный музей в Москве.
— А что говорит об этих вариантах сам Берлин? — поинтересовался Турецкий.
Комаров улыбнулся и пожал плечами:
— В том-то и дело, что ничего! И этот печальный факт сильно настораживает нашу власть. Кстати, у меня тут для вас припасена одна интересная статейка…
Комаров поднял с пола потертый кожаный портфель, повозился с защелками, затем достал из него газету и положил перед Турецким.
Александр Борисович нехотя взял газету в руки — голова у него еще слегка побаливала, и рыскать глазами по мелкому газетному шрифту не было никакого желания.
— Ну? — недовольно спросил он. — И что здесь читать?
— А, вот. Я фломастером обвел. — Комаров ткнул пальцами в обведенную красным фломастером статью.
Турецкий вздохнул и принялся просматривать текст, мучительно морща лоб.
РАСЦВЕТ РУССКОГО ИСКУССТВА ИЛИ ИСКУССТВЕННОЕ НАГНЕТАНИЕ СИТУАЦИИ?
«Российские бизнесмены давно стали участниками крупнейших международных аукционов. Возможно, что первоначальное их рвение в этом вопросе действительно было аполитичным. Приобретение предметов искусства считалось одним из путей выгодного вложения капитала и хорошим способом самоутвердиться…
Неудивительно, что в прошлом году на аукционе «Сотбис» за одну из картин Льва Бакста было уплачено 453 тысячи фунтов стерлингов, а за «Красавицу» Бориса Кустодиева — 845 тысяч фунтов. Кустодиевская «Деревенская ярмарка» обошлась покупателю в полмиллиона долларов. Два полотна Ивана Айвазовского («Корабль у берегов Константинополя» и «Закат над Золотым Рогом») были проданы по 588 тысяч фунтов каждое.