Знала Рязанка, что есть у Алены подруженька любимая, да не ведала, что та подруженька — государыня всея Руси…
— Давай снимать поскорее! — торопливо продолжала Алена. — Извелась я! Сил моих более нет!
— Ишь, загорелось ей! — возмутилась Степанида. — Терпела, терпела — и на тебе! Условились же — на Алену равноапостольную.
— А раньше никак нельзя?
— Боязно… — призналась Степанида. — Может не выйти. И всё одно — мне же перед тем нужно двенадцать дней пост держать, да и тебе не помешало бы.
— Буду держать пост, буду! — пообещала Алена. — Когда начнем-то?
— Господь с тобой, попробуем, только уймись. Подгадаем к полной луне, прикинем, когда пост начинать.
— А сейчас у нас?..
— Алена! — возмутилась Рязанка. — Кого я на небо глядеть учу? Квашню вот эту? Или ухват печной?
Упрек был заслуженный, и Алена, сделав сразу же виноватое личико, заговорила о другом.
— А что, Степанидушка, есть ли на Москве сильные мужики-ведуны?
— На кой те леший мужик-ведун понадобился?
Алена рассказала наконец, как помешали Феклице Арапке порчу на жениха навести.
— Знала же, что совсем слаба стала старая кочерыжка! — огорчилась Рязанка. — Самой пойти надо было. Встала бы сзади да в уголку — никто б меня и не приметил… Мужик, говоришь? Старый?
— То-то и оно, что не старый, а сильный.
— Ну, ты у нас тоже не стара, да сильна, силу девать некуда… Не старый, говоришь? Кудлатый и с горбом, вроде Арапкиного? Ну? И на роже две бородавки большие слева, одна прямо на ноздре сидит, с горошину? Он?
— Да что ты такое несешь, матушка? Нет у него никакого горба с бородавками! — возмутилась Алена. — Он молодец пригожий, брови соболиные…
— Брови, говоришь, соболиные?
Алена покраснела и бросилась обнимать Степаниду.
— Степанидушка, матушка, увидала я его — сердце зашлось! Кабы не в храме…
— Знаешь, девка, что бывает, когда ведун с ведуньей сойдутся? — строго спросила Рязанка. — Они если и помилуются, то недолго. Потом силу начинают пробовать, у кого какая да чья одолеет. Искры, гляди, полетят, если ты с ведуном сойдешься! Я тебя знаю, ты и до Кореленкина завещаньица упрямая была.
Алена задумалась.
— А если у него сила больше моей? — с надеждой спросила она.
— Твое счастье, коли так.
Не на шутку растормошил Аленину душеньку тот загадочный ведун. Обнаружилось это ночью, когда Степаниде пришлось вставать, свечу церковную зажигать и углы закрещивать от похотного беса Енахи. Этот мерзопакостный Енаха, воспользовавшись взбудораженностью Алениной, таких снов ей навеял, каких отродясь она не видывала, и по-всякому ласкал ее в тех снах ведун, и не осталось в ней стыда, зато вместо него бабья сила проснулась немереная, такая, чтобы всего, что мужик бабе дать может, взять у него с избытком, до боли, до стона!..
Ничего похожего с Федькой наяву не было.
— Хоть тем утешайся, — сказала недовольная ночной суетой Степанида, — что и ему всякая срамота сейчас мерещится, и он среди ночи вопит…
— Степанидушка, а ежели он меня отыщет?
Ворожея призадумалась.
Она не знала, откуда вдруг взялся на Москве тот ведун, и не представляла себе по Алениным рассказам, какова его сила, властно над ним будет проклятие или же он сможет выстроить достаточно непроницаемый оберег. Сама-то она всячески обманывала судьбу своими сложными денежными расчетами с Аленой — сколько, мол, да чего кто из них кому должен.
— Степанидушка!
— Чего тебе?
— Когда поститься начнем?
— Поститься? Сказала же — с луной сообразовать надо! И мне для этого дела два зеркала больших нужны, пока их не добудем — и пост начинать не имеет смысла.
Алена, сидя на лавке и кутаясь в шубку, призадумалась. Будь она по-прежнему в Верху — были бы у нее любые зеркала, хоть наилучшие веницейские. Где же еще ими разжиться можно? Ежели у какой боярыни или боярышни есть подходящее зеркало — то поди до него доберись… А вот в Немецкой слободе они имеются непременно!
— Ты что не спишь? — спросила, укладываясь, Степанида. — Заснуть, что ли, боишься? Так прогнала я беса Енаху, прогнала… спи, непутевая…
Утром оказалось — нужно еще немало всякого добра, чтобы с Алены проклятие снимать. Два зеркала, кусок дорогой ткани, лучше черной, — под ноги стелить, свечи большие образные, гребень костяной новехонький, рубаха новая ненадеванная… и ведь всё денег стоит!.. Пришлось отложить до следующего полнолунья, а там уж Великий пост, ворожить грешно, — и Степанида надеялась, что так удастся протянуть времечко до Алены равноапостольной.
Потом Степанида сговорилась со знакомой купчихой, чтобы Алена помогла ей покров в церковь по обещанию расшить. Глаза-то у купчихи подслеповатые, она и рада тонкой работой блеснуть, да глаза мешают. И еще кое-какая работенка нашлась. Но только Алена умоляла Степаниду не трепать зря языком про ее рукодельное уменье — не ровен час, попадет ее труд в руки знающей женщине, и сразу задумается та женщина — что еще за тридцатница завелась в Гончарах?
Вспомнила Алена и про клады Баловневы.
Было кое-что прикопано на болотном острове, было — и не гроши медные! Если бы взять с собой Степаниду — отыскался бы, пожалуй, не один горшок, полный старого, еще при государе Михаиле Федоровиче отчеканенного серебра вперемешку с бабьими украшеньями. Но Алена не представляла себе, как найти тот остров, да еще морозной зимой. Извозчика с санями нанять — так тоже ведь деньги нужны, и не один день потратить придется, пока место сыщется. А главная примета, которая немало бы сказала знающей Степаниде, как на грех, вывалилась у нее из памяти.
Между делом стала Алена разведывать про зазнобу свою.
В стрелецкой слободе, где жили мать невесты, Варюшка Мартынова, и зятек ее новоявленный, Капитошка Огурцов, хорошо помнили сгинувшую невесть куда после незадавшегося пожара Степаниду. И, по прошествии времени, уже принялись о ней жалеть. Ни одна ворожейка к слободе не прибилась, и приходилось дурам-бабам с заболевшим дитем на руках бегать за тридевять земель. Ближе всех обитала Феклица Арапка, да сила у старушки была уж не та, за нелегкую хворь она уж и не бралась, а так — ячмень с глаза кукишем согнать, кровь-руду заговорить, испуг вылить, водицу для умыванья нашептать.
Феклица и сама пыталась выяснить, что за ведун объявился на Москве. Потому Алену она приняла без злости на ее ядовитый шепоток перед церковью, а сама и направила далее — к стрелецкой вдове Нениле, чью дочь Василису Капитошка всё собирался посватать, да так и не собрался. От бабы к бабе — и дошла Алена до горькой правды.
Не просто так появился ведун в слободе — а завелась у него там невеста.
Показали Алене ту Анисью в церкви и только вздохнула она. Уж выбрал себе Владимир лебедушку — высока и статна, как Дунюшка, румяна без притиранья, глаза голубые, ясные, коса светло-русая, косник вплетен дорогой и на ходу колышется ниже подколенок…