И встретились взоры!
— В городе Иерусалиме пред престолом Сам Господь Иисус Христос своим золотым жезлом поражает бесов святым огнем-пламенем! — произнесла Алена радостно. — И говорит Сам Господь Иисус Христос Спаситель, над нечистой силой победитель: страстным огнем я тебя вызываю, изгоняю!
Две звонкие нити пряденого золота натянулись в воздухе — это Спас Златые Власы смотрел ей в глаза, а она беззаветно смотрела в глаза ему, и нити провисли, как бы под тяжестью, и коснулись черного и кудлатого кома, не имеющего внятного вида и образа, от которого по дощатому полу церковки расползался стелющийся дым.
— Уходи прочь от раба Божия Савелия, от порожденного, крещенного, причащенного и молитвенного! — соединенная со Спасом этими тончайшими и прочнейшими струнами, приказала Алена. — Выйди, сатана, из уст, из голоса, из буйной головы, из белой кости, из красной крови, из шеи, из позвоночника, из сердца, из желудка, из печени, из кишок, из рук, из ног, из жил, из пожил, из пальчиков и суставчиков! Беги отсюда, сатана, во ад кромешный, где твой настоящий приют, и тамо да обретайся!
И от ее слов по струнам, уже вошедшим в черный ком, уже насквозь его прошившим, шло золотое пламя из глаз в глаза, из глаз в глаза…
— Отче наш, иже еси на небесех… — услышала она, как бы издалека, голос Гриши. — Да святится имя твое…
— Беги, сатана, туда, где трава не растет, где ветер не воет, где солнце не греет! — тыча в скорчившегося Савелия сложенным для крестного знамения троеперстием, велела Алена. — Беги в бездну, на дно! Беги ты от нас на свое старое время, в бездну преисподнюю, там и будь заклят вечно и бесконечно во веки веков, аминь!
— Да приидет царствие твое… — поддержал ее слабый Гришин голос.
— Шел Господь с небес! Нес животворящий крест! — уже предчувствуя победу, Алена приступила к замку заговора.
— Не хочу, не могу!.. — застонал у ее ног убийца.
— Поставил этот крест на каменном мосту…
Меж двумя натянутыми золотыми струнами воистину стал расти серый каменный крест, воздвигаясь, как на подножии, на распростертом теле.
— Да будет воля Твоя! — Голос Гриши крепчал, возлетел под самый потолок.
— И оградил железною стеною, и запер на тридевять замков! А ключи отдал матушке Пресвятой Богородице…
Тут лишь Алена почувствовала, что ее собственный голос слабеет. Но оставить сильный заговор без такого же сильного замка она не могла.
— Никто эти замки не откроет, никто раба Божия Савелия не испортит, ни в жилье, ни на пиру, ни в пути от сего времени, от сего часа, от сей минуты и по всю его жизнь, и по весь его век… Слово мое крепко, яко камень… Аминь, аминь, аминь…
— …яко Твоя есть сила, и царство, и слава ныне, и присно, и во веки веков… — донеслось совсем уж издали.
Скорбные и нежные губы Спаса Златые Власы шевельнулись… сияние поплыло ширящимися волнами от лика…
Вдруг Алена ощутила на своих плечах несколько чрезвычайно болезненных точек.
Она открыла глаза.
Гриша, приоткрыв от волнения рот и тяжко дыша, тряс ее за плечи.
— Опамятуйся, Аленушка… — просил он. — Ради Господа!..
— Что это со мной? — видя Гришино лицо как бы сквозь золотые круги, спросила Алена.
— Обмерла ты и пошатнулась, — удерживая плечи, объяснил Гриша.
— А он?
— Вот он… жив ли?..
На полу лицом вверх лежал Савелий. Руки его были раскинуты крестообразно.
— Нагнись, послушай, — Алена знала, что если сейчас двинется то рухнет.
Гриша чуть подтолкнул ее, повернул и прислонил к стене. Сам опустился на корточки, потрогал неподвижное лицо Савелия и в недоумении обернулся к Алене.
— Кажись, жив… Спит как будто…
— Спит… — повторила Алена. — Выведи меня отсюда, Гришенька. Дух тут тяжелый, ладаном надо покурить.
— Дух тяжелый? — Гриша принюхался. — Да что ты, Христос с тобой, откуда?
— Не знаю. А только дышать не могу.
Гриша, обняв Алену со всей скромностью, вывел ее на крыльцо и сразу же отпустил. Она села на ступеньки, стянула с головы черный плат и запустила руки в волосы.
— Покройся, Алена, — попросил Гриша. — Люди увидят, нехорошо.
— Не могу боле… — отвечала она. — В голове как будто кто молотом бьет, как будто сила из меня вся вышла… Погоди… отдышусь… тогда плат надену…
— Как это вышло у тебя, Аленушка? — спросил Гриша, садясь рядом.
— А так и вышло, что добрый ты больно, не смог злого духа побороть.
— А ты?
— А я — злой сделалась. И я его одной злостью не смогла побороть. Он меня, проклятый, чуть было моей собственной злобой не одолел… А помог мне — Спас Златые Власы…
— Нет у нас такого образа, — озадаченно произнес Гриша.
— В Кремле есть, в Успенском соборе…
— Эй, кто-нибудь… православные… — донеслось из храма.
— Поди к нему, — попросила Алена. — Оклемался, сейчас с ним хлопот будет… Послать бы за женой надо…
— Не возводи на себя напраслину, Аленушка, — попросил Гриша, вставая. — Нет в тебе злобы, а что есть — понять не могу…
— Ангельская твоя душенька, — Алена покачала головой. — Сила ж это, а ты всё не верил, сила… Поди, поди к нему. А я тут посижу…
Тяжко ей было и тут лишь поняла она, почему Степанида Рязанка советовала всякий раз перед таким деянием соблюдать строгий пост. Слишком тяжелым было Аленино тело, хоть и махонькое, и худенькое. Потому и маялась теперь она, но и отказаться от деяния она тоже не могла, слишком долго продержала свою силу в бездействии, тратя лишь на мелочи да на обучение.
В церкви Гриша негромко беседовал с Савелием — утешал, наставлял. Алена прислушалась — Савелий был безмерно перепуган, мало что помнил и не понимал, почему как попытается встать на ноги, так ноги и подкашиваются, словно тряпичные.
Алена встала и побрела. Ей не хотелось сейчас говорить с Гришей. Он принялся бы хвалить, а ей не похвала была сейчас нужна — одиночество и тишина. Побрела, стало быть, Алена, побрела… и добрела до самой до околицы, и сидела там на пеньке, пока пастух не погнал мимо нее стадо. Она спросила у пастуха, кто из баб принял бы на ночлег богомолку, вместе с ним дошла до нужных ворот, а спозаранку, по совету хозяев, отправилась на поклон к боярскому приказчику.
С ним она быстро уговорилась, что довезут ее с обозом боярского продовольствия до Порхова и пособят найти попутный до Москвы обоз. Были бы деньги! А денег Алена взяла с собой достаточно — знай подпарывай шов рубахи да край телогреи!
С Гришей прощаться Алена не стала. И без того знала — будет юный батюшка молиться за ее грешную душу, да и она помянет его в молитве. Уж за Гришу-то Алена была совершенно спокойна, а судьба онемевшего попа ее мало волновала — пусть попадья ищет, кто отделает порчу, замешанную на силе самой Кореленки!