Ветер бросает дождь по Красной площади навстречу урне. Она не колышется. Она медленно и ровно движется к Кремлевской стене - пантеону социализма. На стенах площади нет ни украшений, ни портретов. Скорбь здесь в глазах и сердцах людей, наполняющих площадь.
Сталин поднимается на крыло мавзолея. Неподвижно смотрит на урну.
Говорят Молотов, Ворошилов, Тухачевский. В их замечательных речах мы видим человека огромного, могучего, уверенного в правоте своего дела.
Урна поворачивает за край мавзолея. Последний раз площадь смотрит на урну. Последний салют прощания, - гремят орудия. Мокрые ели словно плачут, провожая товарища Якира в последний путь. Седые камни Кремлевской стены приняли прах выдающегося полководца, верного бойца революции, защитника всех угнетенных.
Пройдут долгие, долгие годы. Облик Ионы Эммануиловича Якира - полководца социализма, будет воспет и в книгах, и в мраморе, и в бронзе. Но никогда не забудут потомки о скорби этого холодного дня, об этой процессии горя, уважения и любви, об этой процессии, пылающей верой в мощь социализма, пылающей преданностью к коммунистической партии, к вождю народов товарищу Сталину!"
Опубликовано в газете "Правда" от 12 апреля 1937 г.
10.16, 14 апреля 1937 г, Ленинград, база Ленгорторга.
- Товарищ майор! - Старший лейтенант Домбровский вытянулся перед комбатом Лукиным, - Второй взвод, второй роты прибыл для получения обмундирования!
Лукин поморщился, расправил лацкан светло-серого пиджака, а затем с чувством произнес:
- Алеша, сколько раз можно повторять: не обмундирования, а одежды. О-деж-ды, ясно тебе?
- Так точно, товарищ майор!
- И привыкай к конспирации. Не "товарищ майор", а Евгений Дмитриевич, понял?
- Так точно, Евгений Дмитриевич!
- Тьфу на тебя! - Лукин досадливо махнул рукой. - Иди уже, товарищ Домбровский. Надеюсь, что хоть дальше не будешь забывать, что пока на место не приедем, никаких майоров, полковников, лейтенантов и так далее не существует.
Старший лейтенант Алексей Домбровский еще раз, видимо для конспирации, козырнул и пошел между стеллажей туда, где уже раздавался воркующий голос старшины Политова:
- Проходим спокойно, не задерживаемся. Получили костюмы - переодеваемся, форму складываем и встаем в очередь за обувью...
Завернув за очередной стеллаж, Алексей оказался перед коротенькой очередью из своих подчиненных, имевших весьма своеобразный, хотя и не лишенный некоторого изящества вид. Второй взвод второй роты стоял в костюмах-двойках светло-коричневого шевиота - костюмах модных, дорогих, изящных... Вот только кроме костюмов на них ничего не было. Ну, кроме обычного солдатского белья.
Глядя на своих босых десантников, у которых под пиджаками болтались завязки нательных рубах, а из-под брюк торчали штрипки кальсон, Домбровский, не удержавшись, фыркнул, но никто не обратил на это внимания. Вовсю шел процесс выдачи обуви. Старшина сверялся с длиннющим полотенцем табеля, протягивал очередному бойцу пару модельных темно-коричневых туфель и поторапливал красноармейцев:
- Скоренько, ребятки, скоренько. Ботиночки получаем и отходим. Потом пойдем сорочки получать...
В этот момент Политов поднял глаза от табеля и сейчас же склад взорвался громовым рыком разъяренного тигра:
- Эпштейн, мать твою! Ты где это взял?! Ты что тут вырядился, как огородное пугало?!!
Красноармеец Михаил Эпштейн непонимающе моргал, стоя перед старшиной в идеально сидящем на его худощавой, слегка нескладной фигуре, ЧЕРНОМ шевиотовом костюме.
- Товарищ старшина, разрешите...
- Не разрешаю! Снимай этот лапсердак, и чтобы я его больше не видел! Вот, - Старшина нырнул куда-то в недра стеллажа, выдернул сверток и с силой ткнул его Эпштейну:
- Переоденься, горе мое! И что это у тебя за манера, красноармеец Эпштейн: обязательно надо ему выделиться?! И парашют у него не давлением воздуха, а какой-то аэродинамикой поддерживается; и не капсюль у него порох воспламеняет, а никому неведомый азид серебра... Самым умным хочешь быть, да?!!
Домбровский вспомнил стычки старшины с Михаилом, пришедшим в десантники из института, и усмехнулся: Политов потратил много сил и терпенья, чтобы заставить Эпштейна быть "как все". Впрочем, во внеслужебное время старшина дружил с Михаилом, и не считал зазорным спрашивать или уточнять что-либо у образованного красноармейца.
Скинув в общую кучу свое обмундирование и получив такой же как у всех светло-коричневый костюм с парой темно-коричневых туфель, старший лейтенант повел взвод получать сорочки, галстуки, носки и головные уборы...
... Комбриг Глазунов стоял и отчаянно пытался удержаться от смеха. Рядом с ним боролись с душившим хохотом командиры штаба Отдельной Авиадесантной бригады Особого Назначения. Приказом Командующего Армейской группой Особого Назначения маршала Тухачевского, бригада должна была следовать к месту назначения в штатской одежде "с целью недопущения раскрытия принадлежности к строевым частям РККА". И приказ был выполнен, но как?!!
Штаб бригады и командиры батальонов были все, как один человек одеты в светло-серые костюмы-тройки с синими галстуками, серые туфли и темно-серые шляпы. А перед ними стояли навытяжку две тысячи бойцов и командиров. Все - в одинаковых светло-коричневых костюмах, темно-коричневых туфлях, коричневых мягких касторовых шляпах. Галстуки были со вкусом подобраны в тон костюмам: все - нежного фисташкового цвета...
- Я же приказал не одеваться всем в одно и тоже, - с трудом выдавил Василий Афанасьевич.
- Так они и не в одно и тоже оделись, - простонал комиссар бригады. - Вот мы - в светлом, они - в коричневом...
Глазунов увидел в строю знакомое лицо и подошел к красноармейцу:
- Эпштейн, ну ты-то, ты?! Из хорошей еврейской семьи, папа - закройщик, а ты что нацепил?..
Михаил Эпштейн посмотрел комбригу прямо в глаза и твердо ответил:
- Мой папа, товарищ комбриг - фармацевт!..
11.25, 14 апреля 1937, Москва, Наркомат Обороны
Климент Ефремович Ворошилов еще раз внимательно просмотрел отношение из НКВД относительно передачи в распоряжение учебных центров Главного Управления Пограничных Войск красноармейцев и младших командиров второго года службы. Все верно, все правильно. Исполнять не хотелось отчаянно, потому что в Армейскую группу Особого Назначения и так отдали лучших, собрав, буквально с бору по сосенке. "По сусекам скребли, по амбарам мели", - усмехнулся про себя нарком. Но исполнять было надо. Во-первых, пограничники тоже отдали все, что потребовалось, а во-вторых... Во-вторых он некоторым образом в долгу перед наркомом внудел: даже не столько перед Колькой, хотя Ежов уже успел сделать для армии не мало, да и еще сделает, сколько перед его замом - Лаврентием...