– О, благодарю! Благодарю вас, добрая госпожа! – Парень начал кланяться как заведённый.
– Пап, – тихо уточнила у меня Хельга. – Надеюсь, он имеет в виду «госпожа» не в этом смысле?! Ну ты понимаешь – плети, цепи, латекс…
– А ты откуда об этом знаешь?
– Скажи ему, что я в такие игры не играю, – гордо бросила моя дочь, оставив мой вопль родительской тревоги без ответа.
– Это всё Интернет, – запоздало прозрел я. – Вернёшься домой – прирежу кабель! Тьфу, то есть перережу!
– Кого надо перерезать, сир? – Седрик привычно схватился за нож. – Вот этого расфуфыренного молодого кобелька?
– А-а-а-а! – взревел я, перехватывая его руку и закрывая спиной перепуганного пажа. – Ради всего святого, заткнитесь все, пожалуйста, и… давайте уже обедать!
– Молодая леди прочтёт молитву?
Хельга закусила нижнюю губу. Честно говоря, молитвы не были её сильной стороной, но, выдержав минутную паузу, девочка отлично справилась с ситуацией:
– Дай бог всего-всего-всего…
И сразу всем, чтоб не обидно!
Дай бог всего, чего-то там того,
За что нам всем не будет стыдно!
Аминь. Аллилуйя. Всех с Пасхой и католическим Рождеством! Джингл бэлз, джингл бэлз, джингл ол дзе вей! Ну типа этого, да?
Все притихли так, словно под сводами замка прозвучала полновесная месса, прочитанная как минимум папой римским! Особо впечатлительная посудомойка упала всем немалым весом на крестящихся лучников и придавила троих. И пока остальные переводили для себя малопонятное «джингл бэлз», широколицая кухарка бодро смахнула вновь набежавшую слезу и громко оповестила:
– Каким только молитвам не учат невинных детей в этих новомодных монастырях… А суп-то стынет. Подставляй миски, кто голоден!
Последующие полчаса все дружно стучали ложками, наедаясь от пуза. Воины получили по чарке вина, разговоры зазвучали вновь, перемежаясь смехом и шутками. Смущающийся Метью всё-таки был вытянут в центр зала, где довольно сносно исполнил первую часть саги о Торе – метателе молота:
Тор бессмертный, с драккара упав, ругался на целый
свет.
Йо-хо! Хо-хо-йо! Красавиц невинных нет!
Тор бессмертный, хлебнув волны, печальный подвёл
итог.
Йо-хо! От тех уродин, что честь соблюли, тоже храни
нас бог!
Дальше я ему петь не позволил, показав кулак, хотя Хельга искренне смеялась, назвала меня старорежимным и посоветовала слушать современную эстраду, там и похлеще выражаются, вроде группы «Тату»: «Мальчик-гей, мальчик-гей, будь со мной понаглей…» и так далее.
Я чуть не поперхнулся куриной ножкой и понял, что очень мало знаю ту раскованную девицу, что считал дочерью и ещё недавно водил в школу за ручку. Она как-то незаметно, словно тайком, выросла! Между нами огромная пропасть, понял я, пора наводить мосты. Мы слишком мало времени проводим вместе, это плохо. Родители должны дружить с детьми, иначе дети сами найдут себе друзей на свою голову. Может, сходить вместе на новый мультфильм? Или покатать её на карусели? При мысли о покупке большого игрушечного мишки я вдруг поймал себя на том, что безнадёжно отстал от времени… Господи, что я вообще могу ей предложить?!
– Папуля, дядя Седрик сказал, что у вас в замке есть лошади. А покататься можно?
Вот! Вот оно! Я молча протянул руку старому вояке, без слов благодаря за помощь и совет. Конечно же! Какая современная девушка откажется покататься верхом на живой лошади? Тем более на говорящей!
– Оседлайте Центуриона и Ребекку.
– А сэр Эд не будет в обиде, что вы сядете на его лошадь?
– На неё сядет племянница сэра Эда, – многозначительно поправил я, и Седрик сразу же уступил. Можно было взять и других, но я, помнится, обещал Центуриону почаще ставить с ним в походы и его белогривую пассию. К тому же если Хельге станет скучно в лесу, то девочки всегда найдут о чём поговорить…
Однако, когда мы добрались до конюшни, я передумал сажать свою дочь на легкомысленную и капризную Ребекку. Могучий Центурион гораздо больше подходит неопытной всаднице. Он не будет капризничать, рвать в галоп, сам притормозит в нужных местах, где надо перешагнёт, а не перепрыгнет. Молодая кобылка в этом плане куда более зависима от непредсказуемых перепадов настроения, как, впрочем, и все женщины…
– Ух ты, круто-о, – утробно зарычала Хельга, когда к ней подвели громадного чёрного жеребца.
Центурион недоумённо покосился на меня фиолетовым глазом.
– Позволь представить тебе мою дочь, Центурион. Это Хельга.
– Алиса, это пудинг, – широко улыбнулась она, осторожно протягивая руку к его пышной гриве. – Па, ты всегда с лошадью разговариваешь?
– Это мой боевой конь. Он тебя слышит и понимает.
– А, то есть не глухой и дрессированный, да?
Центурион сделал шаг вперёд, прижав Хельгу плечом к двери конюшни:
– Блондинка нарывается на неприятности? Те немногие, что считали меня глупой и бессловесной скотиной, ныне ходят с отпечатком конского копыта на лбу. Тебе как проштамповать – подковой вниз или вверх?
Испуганная Хельга пискнула: «Я больше не буду…» – и попыталась оттолкнуть могучего коня. Не буду врать, что у неё не получилось. Громадного Центуриона, весом за полтонны мышц и костей, снесло назад в стойло, как пёрышко!
– Ты в порядке? – осторожно прокашлялся я, вставая между ними.
– Нет, – дружно ответили Хельга и Центурион.
Вообще-то мой вопрос в большей мере относился к коню, хотя моя дочка быстренько изобразила из себя невинную жертву обстоятельств.
– М-милая девочка… – пробурчал Центурион, тряся головой и вытряхивая из ушей солому. – Хорошо конюх сена принёс, а то бы так треснулся…
– Говорящая лошадь?! А-а-а-а!!! Он говорит! Говорит! Папа, ты слышал, лошадь разговаривает!!!
– Лучше б я помолчал. – Мой жеребец осторожно вышел из стойла, тихо спросив у меня: – Дочка, значит? А можно деликатно поинтересоваться, кто у нас мама?
Я тихо прошептал ответ ему на ухо, чёлка надо лбом Центуриона встала дыбом…
– Так, я всё понял… Как её там? Хельга? Хельга, пожалуйста, прими мои глубочайшие извинения. Был неправ, вспылил, не учёл, ибо туп-с от рождения! Что с нас, лошадей, возьмёшь, правда? Желаю всего наилучшего, имею честь откланяться. Надеюсь, очень надеюсь, что ты быстро забудешь моё имя…
– Ты куда? – не поняла Хельга.
– В эмиграцию! – громко ответил Центурион уже из стойла, лихорадочно шаря копытами по углам. – Возьму пару сувениров на память, съем овса на дорожку и бодрой рысью покину историческую родину. Не вспоминайте обо мне, пожалуйста.
Я молча погладил огорчённую дочь по голове, улыбнулся и чуть-чуть подтолкнул её вперёд. Она сдвинула брови, оглянулась на меня, глубоко вздохнула и сама подошла к спрятавшемуся в стойле коню.