– Ты сильно его любила?
Она прищурила глаза и качнула головой:
– Нет. Думаю, я его ненавидела.
– Не понимаю.
– Да, это трудно понять, – с горькой усмешкой проговорила Ульяна. – Он был сильным, красивым и дерзким мужиком. Я бы сказала – настоящим мужиком. И, как многие «настоящие мужики», часто прикладывался к бутылке. Ему и в трезвом виде было плевать на всех и на все, а в пьяном он становился настоящим демоном.
– Буянил и устраивал скандалы?
– Нет. Совсем нет. Демоны не буянят. Демоны вершат зло. Подталкивают падающих, унижают ближних.
Дмитрий нахмурился.
– Что же он с вами делал?
– Да, в общем, ничего особенного. Бил мою маму. Заводил романы на стороне. А на меня почти не обращал внимания, будто я была собачкой, которая путается под ногами. Но во всем, что он делал, была какая-то равнодушная злоба. Словно весь мир ему давно и сильно наскучил, и даже сил на то, чтобы ненавидеть этот мир, у него не осталось. Он смотрел на нас с мамой… ну, как на муравьев…
Ульяна взглянула на раскаленный докрасна кончик сигареты.
– В молодости, – продолжила после паузы, – отец мечтал стать режиссером-документалистом. Тогда его еще интересовала жизнь, и он пытался в ней разобраться. Но провалил экзамены во ВГИК и вынужден был поступить на юридический. Думаю, он всю жизнь ненавидел свою работу.
– Если ты его так ненавидела, то почему решила реализовать его мечту?
Ульяна усмехнулась и проговорила жестким, мстительным голосом:
– Потому что отец не смог. А я смогла.
– Ясно, – кивнул Дмитрий и хотел поцеловать Ульяну, но она отшатнулась и желчно проговорила:
– Нет. Ничего тебе не ясно. Мне и самой до конца все не ясно. Я привыкла думать, что ненавижу своего отца, но иногда… очень редко… мне кажется, что это вовсе не ненависть. И я вдруг понимаю, что всю жизнь обожала и боготворила его. Как дикари обожают и боготворят страшного каменного идола. Для меня отец был небожителем. Непонятным, странным. Знаешь… – Ульяна нахмурилась. – Иногда он мог так припечатать одним лишь словом, что жить не хотелось. А порой ему даже и слова были не нужны. Да, не нужны. Ведь не нужны же они божеству. Он мог только усмехнуться или просто – посмотреть. Так, что у меня душа уходила в пятки от его взгляда. И я вдруг понимала тогда, что я – полное ничтожество.
Ульяна смахнула с ресниц выступившие слезы и затушила сигарету в пепельнице.
– Не знаю, – прошептала хрипло, – может быть, все девочки так относятся к своим отцам? Может быть, это нормально? Мне не с чем сравнить, поскольку другого отца у меня не было.
Дмитрий протянул руку и нежно погладил Ульяну ладонью по волосам. Потом обнял ее за плечи и притянул к себе. На сей раз она не сопротивлялась.
– Бедная моя девочка, – тихо проговорил Дмитрий, гладя ее по голове и мягко целуя в щеку и шею, – ты здорово от него натерпелась.
– Да уж. – Ульяна улыбнулась и вытерла слезы. – Ладно, замнем тему. Лучше расскажи о себе. Как ты стал миллиардером?
– Тут нет ничего интересного, – усмехнулся Дмитрий. – Просто оказался в нужное время в нужном месте. Получил в управление компанию. Потом основал банк. Затем принял участие в афере с залоговыми кредитами. «Бизнес по-русски», ты ведь сама знаешь, как тогда все делалось.
– Ты самокритичен.
– Да нет… Просто не закрываю глаза на очевидное.
Ульяна обвила мускулистую шею Дмитрия тонкими руками и игриво уклонилась от поцелуя.
– А каково это – быть миллиардером? – с любопытством спросила она. – Что ты чувствуешь?
Он помолчал, потом пожал плечами:
– Не знаю. Я просто живу. И поверь, у меня тоже хватает проблем.
– Но у тебя больше возможностей, чем у обычного человека.
– Безусловно.
– Ты можешь позавтракать в Лондоне, пообедать в Париже, а поужинать в Москве…
– Могу.
– Можешь бросить все к черту и уехать куда глаза глядят…
– Вот тут уже ошибка, – с улыбкой сказал Дмитрий. – «Бросить все» получается редко. Я завишу от своего бизнеса. Иногда мне даже кажется, что я просто придаток к нему.
– Ты говоришь о своем бизнесе как о каком-то чудовище.
– Ну да. Иногда он и представляется мне чудовищем. Нечасто, конечно, но бывает.
Ульяна провела пальцем по мускулистой груди Дмитрия и тихо проговорила:
– Хотела бы я быть тобой.
Буров тихо засмеялся и покачал головой:
– Вот уж не надо!
– Почему?
– Если бы ты была мной, я бы не смог в тебя влюбиться.
Веки Ульяны дрогнули.
– А ты в меня влюбился?
– Конечно! Не знаю, правда, насколько крепко. Но да, влюбился. А ты?
– Я? – Ульяна задумчиво нахмурила лоб. – Наверное, тоже. Я ведь не прыгаю в постель к каждому встречному. Ты мне правда нравишься. А может быть, мне нравятся твои миллиарды? Деньги для мужика – как павлиний хвост. Чем их больше, тем хвост ярче.
Дмитрий снова засмеялся и поцеловал ее в ключицу.
– Как-то это цинично, ты не находишь? – поинтересовался он.
Ульяна усмехнулась:
– Да. Наверное.
– Ладно, ты пока полежи, а я сейчас… – Дмитрий отстранил от себя Ульяну и поднялся с кровати.
– Куда ты? – удивилась она.
– Пойду приму душ.
Ульяна легла на спину и закинула руки за голову. Буров наклонился, поцеловал ее в губы, сдернул со стула полотенце и зашагал к душевой комнате.
Лежать на кровати в темноте ей было скучно. Спать совершенно не хотелось. Должно быть, сказывалось огромное количество кофе, выпитого в кают-компании во время обсуждения кошмара на американской станции.
Ульяна прислушалась к тому, как журчит вода в душевой комнате, а потом рывком села на кровати и потянулась за одеждой. В голову пришла дикая мысль: что, если ей все-таки удастся вывезти кассеты с записью со станции и доставить их в Москву? Тогда она сделает фильм. Но одних лишь кошмаров для хорошего фильма мало. Чтобы кино получилось, в нем наряду с трагедией и кровью должна присутствовать мягкая лирическая нотка. Пусть эта нотка будет тихой, почти неразличимой, но она нужна.
В данном случае такой «лирической ноткой» могла стать история путешественника, замерзшего среди ледяных торосов и глетчеров сто лет тому назад.
Простая и отличная идея. «И как она сразу не пришла мне в голову?» – подумала Ульяна. Ведь рядом с телом полярного исследователя нашли дневник. И его содержимое и может стать той «ноткой», которая так необходима фильму.