Повар прищурил светлые глаза и недобро ухмыльнулся.
– Вот как? А что, если вы, доктор Кон, тоже всего лишь моя галлюцинация?
– Я не…
Круглов положил палец на спусковой крючок пистолета.
– Если вы – моя галлюцинация, значит, пуля вас не убьет. Проверим?
Доктор Кон побледнел и попятился.
– Остановитесь, Олег. Болезнь, если она излечима, рано или поздно пройдет. Но то, что вы сейчас натворите, останется с вами навсегда. Навсегда, понимаете? Ребенка, если он совершит преступление, не посадят. Но это не значит, что убийство изгладится из его памяти. То, что совершил ничего не смыслящий в жизни ребенок, будет вечно преследовать взрослого. Вы сейчас – тот самый ребенок, Олег. И когда болезнь отступит, вам снова придется стать взрослым.
Круглов молчал. Долго. Очень долго. А потом лицо его вдруг перекосилось, словно он собрался заплакать, и изо рта вырвалась хриплая мольба:
– Пожалуйста… – пробормотал он хриплым шепотом. – Пожалуйста, мама… Не говори ничего отцу…
Доктор Кон недоуменно нахмурился. А лицо Ульяны, наоборот, вдруг просветлело, словно ей в голову пришла идея. Так оно и было.
Ульяна никогда не занималась специально психологией, но мигом сообразила, что рассудок повара, не выдержав нервного напряжения последних часов, ослабел. Вероятно, из самых глубин подсознания Олега Круглова всплыли детские страхи, которые потянули за собой застарелое, почти забытое, чувство вины.
Решение сыграть на этой слабости пришло само собой. Ульяна шагнула вперед, медленно выпрямилась, не сводя с лица повара пристального взгляда, и сказала резким, не терпящим возражений голосом:
– Ты опять напакостил, маленький паршивец!
Круглов задрожал.
– Мама… – сдавленно прошептал он.
– Тупица! – гневно продолжала Ульяна. – А ну, опусти пистолет! Живо!
Повар во все глаза смотрел на нее, но оружие не опускал. То, что он видел перед собой в эту секунду, было похоже на кошмарный сон. Лицо Ульяны вдруг съежилось и состарилось, а ее каштановые прямые волосы завились в седые букли.
– Когда отец вернется с работы, я все ему расскажу, и он спустит с тебя шкуру! – пророкотала Ульяна.
Круглов выкатил на нее безумные глаза и прошептал полным ужаса и страдания голосом:
– Мама, не говори так… Пожалуйста, не говори… Я… я больше не буду.
– Жалкий лепет! А ну – отправляйся в угол, маленький паршивец!
– Хорошо… – Круглов всхлипнул. – Хорошо, мама, я сделаю как ты скажешь… Только не смотри на меня так… Пожалуйста, не смотри на меня так!
Рука, сжимающая оружие, медленно опустилась.
– Вот так, – кивнула Ульяна. – Молодец. А теперь отдай мне пистолет.
– Но…
– Быстро! – строго сказала Ульяна.
Круглов протянул было ей пистолет, но вдруг остановился и прошептал:
– Прости, мама.
Затем быстро приставил дуло к своему потному виску и нажал на спуск.
Дмитрий отвернулся и стер с ресниц слезы.
По странной иронии судьбы, на сей раз он без особого труда разжег примус. Съежившись рядом с горящим прибором, разогрел тушенку. Хотел поесть, но аппетит пропал. Оставаться здесь, среди торосов, было страшно.
Здесь его никто не найдет и не спасет, это очевидно. Значит, следует продвигаться к станции «Заря-1». И чем быстрей, тем лучше. Но что делать с телом Вити Хворостова? Похоронить? Да, пожалуй, нужно похоронить.
Дмитрий поднялся со спального мешка и вынул из сумки лопатку.
Похоронить Хворостова по-человечески Буров не смог. Сил хватило лишь на то, чтобы выкопать недалеко от палатки неглубокую яму, притащить туда тело альпиниста и нагрести сверху холмик снега. В получившийся холмик Дмитрий воткнул крест, сделанный из связанных веревкой лыж.
– Покойся с миром, старик, – хрипло проговорил он, грустно и удрученно глядя на холмик снега.
Потом зашагал назад к термопалатке.
Сборы заняли полчаса. Дмитрий собрал термопалатку и упаковал ее на сани. Сани были первоклассные – из композитных материалов и алюминия, легкие и прочные.
Загрузив на них все, что удалось достать из смятого снегохода, Дмитрий закрепил груз скрепами и впрягся в лямку. Сначала хотел оставить половину скарба здесь, однако не был уверен, что быстро доберется до станции. А значит, ему может понадобиться каждая вещь, начиная от термопалатки и кончая упаковкой мультивитаминов.
Шагать по рыхлому снегу было трудно, но Дмитрий упрямо продвигался вперед. Сани почти без приложения его усилий катились сзади. Однако Буров понимал, что ощущение легкости – мнимое, и через полчаса, максимум через час сани покажутся ему сделанными из железа.
Вскоре он выбрался из низины, и в спину ударил ветер. Но Буров почти не заметил этого, потому что в ту же секунду боковым зрением увидел выскочившего из-за вздыбленной глыбы льда белого медведя.
Дмитрия обуял ужас. Несколько секунд он был совершенно дезориентирован и просто стоял на месте, не представляя, что делать дальше. А потом, вместо того, чтобы достать ружье, вдруг сорвался с места и что было сил понесся прочь от торосов, таща за собой сани.
Пробежав метров пятьдесят, Дмитрий обернулся и с ужасом понял, что медведь преследует его. Тогда он побежал еще быстрее. Ужас придал ему сил. К тому же бежать приходилось под горку, и ноги сами собой стремительно набирали скорость.
И вдруг прямо перед собой Дмитрий увидел расселину в глетчере. Он резко остановился, однако не учел того, что сани за спиной все еще несутся вниз. Лишь за секунду до удара Дмитрий повернул голову, но этой секунды было катастрофически мало, чтобы что-то предпринять.
Дмитрий почувствовал сильный толчок, понял, что летит куда-то, а потом что-то больно обожгло голову, и свет в его глазах померк.
* * *
Мысли путались, и Дмитрий плохо помнил, что с ним произошло. Болел затылок. Вероятно, он упал и ударился об лед затылком. Однако моргать не больно, тошноты нет. Судя по ощущениям, ушиб неопасный, а значит, и не стоит обращать на него внимание.
Прежде чем начать что-то делать, Буров слегка пошевелил руками и ногами. Конечности слушались. Боли не было. Значит, руки и ноги целы. Слава богу.
Морщась от боли в ушибленном затылке, Дмитрий попытался сосредоточиться. Вспомнил, как выскочил на глетчер и как впереди замаячила расселина. Вот оно что! Он упал в нее и теперь находится на самом дне!
Прерывисто вздохнув, Буров приподнял голову и огляделся. Света, падавшего сверху, вполне хватало, чтобы разглядеть пещеру. А это, несомненно, была пещера – небольшая, около десяти или двенадцати квадратных метров.