Работали втроем: Бэкон расшифровывал свои пометки, когда мне что-то становилось непонятно, а Яхонтов в основном занимался стилизацией – перегонял на общепринятый язык наши с Фрэнсисом творения.
Разумеется, не забывал я и про остальное. Погода уже не баловала, осень окончательно вступила в свои права, но мне и тут сопутствовала удача – дожди шли крайне редко, а что до холодов, то для русского человека это пустяки, особенно когда тягаешь бревна, а в перерывах в качестве разминки помахиваешь топором.
Правда, не все складывалось так, как надо. К примеру, стекольный завод, намеченный близ города, пришлось переносить подальше, вверх по течению Костромы, причем изрядно, верст на сто, и ставить его поблизости от какого-то Буй-городка на Кореге [67] .
А что делать, если именно там мои венецианские стеклодувы Пьетро Морозини и Микеле Ипато, которых сразу по русскому обычаю переименовали в Петра Морозко и Миколу Ипатьева, нашли наиболее подходящий песок – не возить же за сотню верст сырье для стекла.
Тот факт, что именно близ Буй-городка мы разместили опального Семена Никитича Годунова, я, признаться, не знал куда отнести – к удачам или наоборот. С одной стороны, есть кому приглядывать за строительством, пускай и временно, а с другой… Поди разбери – угомонился ли зловредный старикашка, который своими глупостями, хоть и не желая того, сотворил столько зла для всего рода Годуновых, что ой-ой-ой! К тому же он до сих пор искренне считал, что главный виновник произошедшего не кто иной, как я.
Словом, немного поразмыслив, я решил ни к чему не привлекать бывшего главу сыска на Руси. Живет себе некий старичок в крепком добротном терему близ Костромы-реки под надежным надзором двух приставов, вот и пускай себе живет. Будем считать, отправлен на пенсию по причине преклонного возраста и пошатнувшегося на нелегкой службе в Аптечном приказе здоровья.
Тем более у меня в резерве имелся иной руководитель, в гости к которому я не преминул заглянуть, когда отвозил бригаду острожников к Буй-городку. Вот тогда-то, пользуясь оказией, я и слетал в Домнино, чтоб повидать Алеху, а заодно и уточнить последние новости, касающиеся его селекционных трудов.
Оказалось, все в порядке. Процесс идет, урожай собран и ссыпан в закрома, приготовленные заранее. Словом, парня можно привлекать к новому фронту работ – нечего бездельничать.
Поначалу детдомовец вновь высказал сомнения – дескать, он в этом стекле ни ухом ни рылом. Пришлось заняться внушением мыслей о его незаменимости:
– Контингент там, на стройке завода, несколько того – сплошь острожники. А ты эту специфику уже изучил, и лучше тебя с ними никто не управится.
– Так это чего, колония-поселение? – вытаращил он на меня глаза.
– Считай, что так, – кивнул я. – Да ты не бойся, они тоже по мелочовке сидят, отпетых бандюков нет, народ тихий. Опять же стимул имеется – если станут ударно работать, то царевич обещал скостить сроки.
Алеха замялся, но я, вспомнив одну из присказок своего отца, категорично заявил:
– Партия сказала: «Надо», комсомол ответил: «Есть». Так что и слушать не хочу никаких отговорок.
– А я не комсомолец, – огрызнулся он.
– И я беспартийный, – ласково улыбнулся я. – Только если сказано, что ты директор, – значит, будешь директор. И вообще, чего ты упрямишься-то? Я ж тебя не на целину посылаю… Пока, во всяком случае.
– А флот? – вспомнил он.
– Неужто так и не оставил мечту об адмиральских погонах? – умилился я. – Так завод тебе в этом не помеха. Вначале освоишься сам, потом найдешь заместителя – и вперед, на алых парусах громить кого попало и водружать российский стяг где ни попадя.
Словом, никуда мой Алеха не делся, приняв должность и казну и пообещав переехать в Буй-городок через три дня.
А вот с пацанвой, то бишь будущим личным составом второго Костромского полка, складывалось не совсем так, как мне хотелось. Нет, вербовочный процесс я наладил, но разогнать его до нужной скорости пока не получалось – подобрали лишь две сотни, все-таки Кострома не Москва.
Зато что касается мануфактуры, то бишь прядильно-ткацкого производства, все шло успешно, причем даже опережающими темпами – сказывался ударный труд острожников и то, что наполовину возведенный соседний корпус стекольного завода пришлось передать текстильному предприятию.
Подлинная удача улыбнулась мне в лице изведчиков [68] , первый из которых – Степан Алямин – вернулся с поисков всего через неделю после моего появления в Костроме.
– А чаво долго хаживать-то, – довольный, заметил он. – Тут же сыскал, недалече, в верхах Костромы-реки, да опосля ишшо чуток подале слетал – ошуюю [69] от Вычегды-реки, и там кой-что нашел.
Остальные изведчики, правда, еще не появились, да это и понятно – задание пошарить поблизости получил только Алямин, а добираться до Яицких гор о-го-го сколько, да плюс блуждания там, да путь обратно. То есть вернутся не раньше весны, а скорее всего, будущей осени. Но ничего, нам пока хватит и этих месторождений, куда я незамедлительно принялся вербовать охочий народ.
Правда, ожидать в ближайшем будущем железа с Вычегды не приходилось – уж больно оно далеко. Поначалу я хотел было вообще отложить разработку этого месторождения до следующей весны, однако потом, мимоходом заглянув на строительство мануфактуры, где вкалывали острожники, и поглядев на их ударный труд, я призадумался и решил: «А почему бы и нет?»
Разумеется, брал только добровольцев и только из тех, кто имел мелкие провинности, но набралось порядка полусотни – вполне приличное количество. Каждому из них было обещано, что всего через год они будут освобождены, и не просто получат волю, но вместе с нею справную одежу и не меньше десяти рублей деньгами.
Столь щедрая оплата была указана мною не зря.
Во-первых, условия – требовалось на голом месте возвести все необходимое, включая собственное жилье, после чего добывать руду, и не просто добывать, но и выплавлять из нее железо, причем минимальное количество поставок было мною строго установлено.
Ну а во-вторых, его покупная цена. Я ведь не только выяснил, почем ломят за привозное железо иностранцы, но и прошелся по костромским кузницам, узнав, сколько серебра они за него выкладывают.
Вывод получался неутешительный. Местное железо несколько хуже, а цены у него ненамного ниже, поскольку дефицит. Вот и выходило, что мои каторжане не просто отработают, учитывая стоимость одежды, свои два-три червонца, но принесут огромную прибыль. Высчитав, какую примерно, я попросил Годунова перед самой отправкой в качестве дополнительного стимула объявить, что за каждый пуд сверх установленного количества все они получат по полушке.