Он быстро-быстро закивал. Странно, вроде я достаточно ясно все сказал, а вот судя по глазам…
– Точно все? – переспросил я, вставая и направляясь к выходу.
– Окромя пятнадцати рублев, княже, – догнал меня его ответ у самой двери. – Забыл ты их взять.
– Это тебе, – пояснил я. – Москва деньгу любит, так что десять – подъемные и плюс жалованье вперед за пять месяцев.
– Как?! – ахнул он.
– Ты ж сам говорил – жена у соседей занимает, – напомнил я. – Вот и раздашь долги по приезде… Но поедешь пока один и временно будешь жить прямо там же, в Запасном дворце, а потом, когда народец разъедется, не спеша подыщешь домишко, купишь и ближе к лету перевезешь семью… А вот руки целовать не надо, не люблю! – прикрикнул я на него.
Короб испуганно отшатнулся и преданно, по-собачьи уставился на меня. Рот его открывался, но что-либо произнести у него так и не получилось – только невнятное мычание вперемешку со всхлипываниями.
– И реветь тут нечего, – добавил я, смягчив тон. – Богу-то молился за свое избавление?
– Ка… кажную ночку, – продолжая всхлипывать, ответил он.
– Тогда считай, что господь услыхал твою молитву и повелел прекратить твое испытание, – улыбнулся я.
– А-а…
– А я лишь исполняю его повеление, – «очень скромно» пояснил я.
Вера словам подьячего у меня была, но на всякий случай я по приезде в Кострому все-таки посмотрел острожные списки – интересовала формулировка. Оказалось, воевода даже не удосужился подвести грамотную базу под арест. Было написано кратко: «Со слов казначея и по повелению воеводы за превеликую покражу».
И все. Не вписали ни конкретную сумму «превеликой покражи», ни из каких денег Короб ее извлек, ни… Вообще ничего. Отсутствовали и протоколы допросов бедолаги. Просто мужика взяли и сунули в острог согласно воеводскому повелению.
Беспредел – иного слова не подберешь.
Приобретя столь неожиданным образом казначея – ну нет у меня доверия московскому приказному народу, – я уже по дороге в столицу ввел Короба в курс новых обязанностей. Заодно мне удалось прикинуть очередность вопросов, которые предстояло решать народным избранникам на первой сессии.
Мой расчет времени в пути оказался точным, и я благодаря тому, что выехал на сутки раньше – мало ли что может приключиться, – прибыл в Москву уже к вечеру пятницы, тогда как торжественное открытие собора предстояло в воскресенье. Впрочем, на первый день было намечено только что-то типа ознакомительного заседания, поскольку после воскресной обедни и молебна до вечерней службы оставалась всего пара часов, не больше.
Багульник и строители не подвели. Набережная палата была переоборудована в точном соответствии с моими требованиями. Да и с Запасным дворцом они постарались на славу. Правда, на мой взгляд, нары, которые в срочном порядке сколотили и поставили в нескольких комнатах, изрядно напоминали острожные, да и убранство столовой тоже было весьма убогим. Однако у народных избранников из числа уже приехавших была иная точка зрения. Те, кто согласился на предложенное для ночлега жилье, не только не жаловались на дискомфорт, но и всячески благодарили за заботу, прося передать царевичу их поклоны.
Последнее, кстати, меня настораживало больше всего – слишком много они кланялись, да и не одно это. Лица какие-то подобострастные, угодливые, а в глазах всего два вопроса: «Чего изволите?» и «За что голосовать прикажете?»
Не у всех, конечно. Встречалась и другая крайность – эдакая надменность во взоре, грудь колесом, пузо вперед, словно он не представитель народа, а куда выше – избранник божий. Учитывая, что я предпочел до поры до времени остаться незамеченным, для чего выбрал одежонку попроще, смотрели они так и на своих же будущих коллег по собору, и на меня.
Ишь ты! У самих-то в основном чины – сыны боярские, но форсу у ребяток, как у думных бояр. Мол, мы Рюриковичи.
Хорош Рюрикович – в стоптанных сапогах и с лютой чесночной вонью изо рта.
Ну и как с ними работать – что с первыми, что со вторыми?!
Третья категория – уважительно относящиеся к остальным, но при этом помнившие и о собственном достоинстве – к моему превеликому сожалению, оказалась самой малочисленной. Впрочем, что это я? Слава богу, что она вообще имелась!
А вот со второй, чванной, придется разобраться, и не далее как завтра, пока не начались заседания. Если получится сбить спесь с одного наглеца, авось и прочие слегка поумерят свой форс – уж очень он вреден для дела. И я направился на четвертый этаж, в жилые покои, где принялся прикидывать, как удобнее заняться перевоспитанием.
Идея возникла быстро, так что поутру я не стал менять наряд и, более того, предупредил Дубца, что собираюсь преподнести кое-кому маленький урок хороших манер, поэтому, когда он подоспеет, пусть ни в коем случае не величает меня князем и ведет себя так, будто я не более чем один из депутатов, и все.
– А тогда чего делать-то? Ты ж сам повелел, чтоб я за порядком следил и…
– Вот и делай что велено, – пожал плечами я, скептически разглядывая лапти и штаны с огромными заплатами, предоставленные мне Багульником, и размышляя, не будет ли это перебором. – Только не торопясь, то есть не когда начнется, а попозже, когда все закончится или почти закончится. После этого подойдешь, разберешься, кто зачинщик, спросишь у очевидцев, как все было, и примешь меры к тому, кто затеял драку…
В столовой, которой пользовались чуть ли не все, вне зависимости от того, Рюрикович или нет – еще бы, халява, – было не протолкнуться. Места явно не хватало, а кое-кто и вовсе держал миску с хлебовом прямо в руках, прислонившись к стене, но три дальних стола, что у стены, оказались полупустыми. Вместо положенных десяти человек, хотя на самом деле кое-где сидело по дюжине и больше, там вольготно расположились за одним столом семеро, за другим шестеро, а за третьим и вовсе четыре человека, причем никто из них явно не собирался потесниться для прочих. Остальные сами понимали это и, видя нарядные одежды сидящих, к ним и не подходили, догадываясь, какая гневная отповедь их ждет, и не желая позориться.
Некоторое время я наблюдал за сидящими издали. Так и есть. Стоило приблизиться к четверке какому-то бедолаге, как тут же последовал недовольный рык одного из сидевших:
– Пшел вон, деревенщина!
Ну что ж, для надлежащего урока по привитию галантных манер самое то. Прихватив миску, пару ломтей хлеба и ложку, я направился к полупустому столу.
– Дозвольте, господа хорошие, близ вас примоститься? – робко попросил я у сидящих.
Один, ближний ко мне, зеленоглазый, хмуро оглядел меня и недовольно скривился. Ну да, стараниями Багульника вид самый что ни на есть затрапезный, даже ниже среднего. Когда осмотр дошел до ног, недовольство на лице сменилось презрением – заплатанные штаны и лапти ему явно пришлись не по вкусу.
– Ты чьих будешь? – осведомился сидящий напротив первого, с носом как картошка.