— Взаправду, — подтвердил я, спрыгивая с лошади.
Федор торопливо последовал моему примеру, но направиться к небольшой, щедро обитой железом двери, ведущей в подвалы Константино-Еленинской башни, мне не позволил, остановив на полпути.
— Погоди-погоди, мы ж не договорили, — бесцеремонно ухватил он меня за рукав. — Что-то я не пойму. Либо ты ошибаешься в толковании, либо… Ведь все одно — рано или поздно прознают, что она…
— Разумеется, — согласился я. — Но потом. А пока она якобы носит под сердцем дитя «красного солнышка», никто ее от верховной власти отодвинуть не вправе. Ей же сейчас необходимо выгадать время, за которое она укрепится на престоле. Потому и предупреждаю тебя еще раз: с этой девицей держи ухо востро. Ну что, пошли?
Федор кивнул и нехотя выпустил мой рукав.
Что же касается помощи в разговоре с Шуйским, то ее не потребовалось. Слова Яхонтова были слишком свежи в памяти моего ученика. И хотя Василий Иванович, надо отдать ему должное, стоял до последнего, всячески выгораживая Скопина-Шуйского, все боярские доводы о Мише-несмысленыше, послушавшемся старших, ибо они ему в отца место, сурово отмел в сторону. Словом, раскололи мы его. Да и сам «великий мечник» не запирался. Его работа.
Иван Пуговка тоже был откровенен, вполне логично пояснив причину своего злодеяния. Мол, счел, что царевич Дмитрий — истинный сын Иоанна Васильевича, вот и решил ему пособить. Что до Екатерины, то он поведал, будто сослался в разговоре с нею на устное повеление ее мужа Дмитрия, какового на самом деле не было, и потому, дескать, она, не смея ослушаться, изготовила зелье, а для кого — ведала.
— Что скажешь, Федор Константинович? — спросил меня Годунов, когда его увели.
Я изложил свои подозрения. Мол, чую, знали оба старших брата о тайном умысле младшего. И не просто знали, но как бы не сами присоветовали ему совершить это.
— Дыба? — вопросительно посмотрел мой ученик.
— Толку с нее, — отмахнулся я. — Все равно правды уже не узнаем. Не-эт, тут никакая пытка не поможет. Кто ж сам на себя наговаривать станет? Тем более в этом случае молчание не просто золото. Оно — жизнь.
— А что делать?
— Ясно одно — исполнитель именно младший из братьев, ну и Скопин-Шуйский, — вздохнул я, напомнив: — Старшие-то при ратях были, далеко от Москвы.
— А казнить их как? Плаха?
Я покачал головой.
— Высшая справедливость будет в том, чтоб твоя тетка Екатерина Григорьевна вновь изготовила яд, а Пуговка и Миша его выпили. Пусть примут ту же смерть, что и… — Я смущенно кашлянул. — Заодно и поглядим — совпадает ли. Если да, тогда… — И я махнул рукой, не желая лишний раз озвучивать щедрое обещание Федора.
На том и порешили.
Еще до вечерней трапезы мы с Годуновым успели принять доклады стрелецких командиров. Оказались они неутешительные. Вроде бы и бушевал народ всего ничего, каких-то несколько часов, но успел натворить изрядно, истребив до полутысячи поляков. Но дрались те славно, ничего не скажешь. Даже там, где толпе удавалось застать их врасплох, среди московского люда имелись немалые жертвы. Что уж говорить о тех местах, где они успели приготовиться и встретить погромщиков во всеоружии. На одном лишь подворье князя Константина Вишневецкого трупов горожан насчитали около сотни. Получалось, ясновельможный пан Мнишек подставил всего один нолик.
Печально, но невезение продолжало сегодня пребывать не только со мной, но и с моими приятелями. Было их у меня среди поляков всего трое, и что же? Отправленные в Занеглименье мои гвардейцы сообщили о гибели Михая Огоньчика и Анджея Сонецкого. Юрий Вербицкий был тяжко ранен.
— Рубились они славно, — сочувственно добавил Микита Голован. — Людишек разбойных положили без счета. Я на третьем десятке сбился. Одначе сила силушку ломит.
— А теперь слушайте меня, — негромко произнес я и принялся излагать стрелецким командирам, чем надлежит заняться завтра поутру, ибо требовалось провести хорошую, добротную зачистку всей Москвы от разбойного люда. Вначале расписал все кратко, затем растолковал подробно: кто, где, а главное — как. Но, посмотрев на их озадаченные лица, понял — лучше продемонстрировать процесс самому. Иначе таких дел наворотят — мало не покажется. Пришлось перенести начало зачистки на послеобеденное время — сам-то я с утра должен быть вместе с Федором на заседании Думы.
На мое счастье (устал, сил нет), трапеза не затянулась, продлившись какой-то час-полтора. Стрелецкие головы держались весьма скромно, успев опустошить добрый бочонок меду, а он для них как для слона дробина. Да и куда веселиться — события-то какие. Одна смерть государя чего стоит. Да и тональность встречи — вроде бы застолье, а с другой стороны, о делах речь: как Москву блюсти, да как и кому в ней ныне управляться, порядок держать.
Об этом, разумеется вначале помянув государя хмельным медком, и даже не раз, мы в основном и говорили. Точнее, говорил Федор, но по заранее разработанному сценарию. Для начала он напомнил всем о прошлом лете, похвалив стрелецких командиров за то, что хорошо справились. После чего выдал неожиданное:
— А коль так, ничего менять не станем, и быть вам всем объезжими головами.
И он приступил к распределению. Мне достался Кремль. Остальные оказались назначены кто в Китай-город, кто в «новый каменный», который Царев (туда двоих, по обе стороны от Неглинной), кто в «новый деревянный», то бишь Скородом [24] (туда и вовсе троих). Раскидав шестерых голов из восьми, еще двоих — Федора Брянцева и Богдана Воейкова — царевич прикрепил ко мне вторым и третьим, заметив, что обиды быть не должно, ибо ходить им под самим князем, который у него наипервейший.
Прочие стрелецкие командиры поначалу не поняли Годунова. Помня, что объезжих в каждом районе Москвы всегда было трое и первыми назначали видных бояр, да и вторыми зачастую тоже, здоровенный Жеребцов уточнил, а под кем ему ходить.
— А ни под кем, — отмахнулся Федор. — Всем вам быть первыми, а вторыми и третьими себе в помощники возьмете тех из сотников, кому более доверяете. На том я в вас полагаюсь.
Все недоверчиво уставились на Годунова. Оно и понятно. Занять должность, заведомо принадлежащую боярам, конечно, почетно, но такое годилось для прошлого лета, когда думцев в Москве вообще не имелось — укатили на поклон к Дмитрию. Ныне ситуация иная, и в столице их хоть пруд пруди. А прыгать через боярские головы, хотя и по повелению престолоблюстителя, как-то тревожно.
— Да-а, честь велика. Ажно мороз по спине продрал, — вежливо начал Иван Некрасов. — Таковское осилить… — Он покачал головой.
— Боитесь не управиться? — усмехнулся Годунов.
— Не о том речь. Сами-то мы душу готовы положить, чтоб доверие твое оправдать, да как бы Дума поперек не встала, — выразил общую опаску Михайла Косицкий, которому досталось ведать частью Скородома «от Москвы-реки до Москвы-реки».