Ну и балда! Хоть бы поинтересовался моей биографией, прежде чем кидать такие обвинения. Кстати, в мою защиту, а может быть, заодно и в свою, ибо он-то как раз родственник Дмитрия по матери, зло вскинулся Григорий Нагой. Да и Долгорукий стал выкрикивать нечто злое. Еще чуть-чуть, и начался бы второй раунд кулачного боя, но я успел осадить их:
— Охолоньте покамест, бояре и окольничие, ибо сей камень в мой огород, потому мне его и поднимать. А насчет родства с государем ты, Федор Никитич, неправ. У меня с Димитрием Иоанновичем родство как раз имеется. — И медленно, чтоб все слышали, прибавил: — В отличие от тебя самого.
И вновь по палате прошел гул удивления. Все уставились на меня в ожидании продолжения. Я не торопился.
— Неужто забыли? — поинтересовался я для начала. — А ведь государь этого в тайне не держал, да и я, помнится, говорил о том прилюдно.
— Да ты сказывай, не томи душу, — взмолился один из моих будущих союзников, боярин Федор Хворостинин.
— Боюсь, снова не поверит мне Федор Никитич, — развел руками я и, обратившись к Татеву, попросил: — Борис Петрович, окажи любезность да подтверди, что я состою с государем в крепком духовном родстве, кое куда дороже всех прочих.
Тот озадаченно нахмурился, но быстро спохватился, приосанился и громогласно произнес:
— Подтверждаю, ибо при крещении князя Федора Константиновича его восприемником стал не кто иной, как Димитрий Иоаннович. А коли у тебя, боярин, и мне веры нетути, ты у прочих поспрошай, кто с государем все тяготы и лишения претерпевал. Но наперед скажу: тебе всяк то же самое поведает.
И снова злющий-презлющий взгляд Романова в мою сторону. Если б мог, съел бы меня тут же, но, увы, такой кусок ему не по зубам.
— А теперь, коль все обговорено и больше ни у кого возражений нет… — И я молча шагнул в сторону, простирая руку к Годунову, который поднялся со своего кресла.
Это тоже было спланировано заранее: дебаты за мной, а первое и последнее слово за ним, как за негласным председателем. К тому же предстояло решить еще парочку достаточно важных вопросов.
— Тут кой-кто из бояр, — небрежно кивнул Федор на Романова, — попрекнул князя Мак-Альпина, что не по чину ему быть в Опекунском совете. А ведь и впрямь не по чину, — неожиданно подтвердил он. — Всем взял Федор Константинович — и родством духовным, и титлой не изобижен, и князь, и герцог, и боярин думный, а чина нетути. Вот возьмет, чего доброго, и изобидится на нас за таковское небрежение да сызнова к королевне Марии Володимировне укатит, токмо на сей раз навсегда. Гоже ли такое? Воевода-то он наипервейший, коль с одним полком всю Эстляндию повоевал да еще кусок от Лифляндии оторвал.
— Под твоим началом, — встрял Романов, желая хоть таким образом умалить мои заслуги.
Годунов с видимым равнодушием пожал плечами, но частично лесть сработала — приосанился и учтиво поблагодарил:
— За словцо ласковое благодарствую, боярин. Я и сам своего вклада в победы не отвергаю. К чему супротив истины идти. И Везенберг, кой ныне сызнова Раковором стал, и Тапу, и Поркунь, и Пайду, и Лоде, и Кумейтсу людишки под моим началом брали, и князя там вовсе не было. Да и во взятии Колывани с Нейшлоссом я участие принял, не говоря уж про Нейгаузен и Мариенбург, коими Мария Владимировна Руси поклонилась. А Мариенгаузен мои людишки и вовсе походя пояли, на обратном пути. Бог-то троицу любит, вот и порешил я, пущай королева тремя градами Руси поклонится. — И он довольно огляделся, наслаждаясь одобрительным гулом в палате.
«Господи, никогда бы не подумал, что он столь падок на лесть, — удивился я, но незамедлительно подыскал ему оправдание. — Ведь мальчишка совсем, как есть мальчишка. В конце января всего семнадцать стукнуло. Ну и как юному орленку не гордиться первым самостоятельным полетом?»
Но дело есть дело, и я деликатно кашлянул в кулак, напоминая, чтобы он не отвлекался. Годунов спохватился, бросил в мою сторону виноватый взгляд и продолжил:
— Да токмо шить-то я шил, да не сам кроил, а коль ладно скроено, то и шить легко. Не горшок угодник, а стряпуха. Это я к тому, что, будь на моем месте любой иной, грады эстляндские ратники наши все одно пояли бы. Потому и сказываю вам, бояре, да окольничие, да думные дворяне: такого воеводу беречь и холить надобно да златом осыпать с головы до ног. Увы, насчет злата покамест худо, пуста ныне казна государева. Так давайте хотя бы чином его наделим, а лучше двумя. Как мыслите о сем, думцы?
И он, не став дожидаться предложений с мест — вдруг подсунут иное, не то, что было намечено, — сам заявил, что более всего князь, как воевода, заслуживает чина главы Стрелецкого приказа…
Кстати, додумался он и до должностей, и о том, как подать мои назначения на них, не сам. Он же возвращался с севера вместе с сестрой, вот и разговаривали о разном, в том числе о том, кем мне быть, если сбудутся мои пророчества относительно скорой гибели Дмитрия. Тут-то Ксения и навела его на мысль о Стрелецком приказе, и не о нем одном.
Когда Федор впервые заикнулся о том мне, я поначалу попытался отбрыкаться, полагая, что обойдусь как-нибудь без конкретной должности. Куда проще быть советником по общим вопросам, эдаким координатором. Но Годунов, ссылаясь на мои собственные слова, что борьба за власть еще не окончена, заявил, что для укрепления положения мне непременно надо обзавестись чином. Да и осиротевший после смерти Басманова Стрелецкий приказ надо бы прибрать к рукам, а чьи могут быть надежнее моих?
Поддержать царевича бояре не спешили, помалкивали, но тут слово взяла Марина Юрьевна.
— И я согласна с Федором Борисовичем, — звонко произнесла она. — Не ведаю, как было дело в Эстляндии и Лифляндии, но мне довольно и того, яко он бился супротив мятежников не далее как вчера. Сколь людишек у тебя было под рукой, князь?
— Где-то полторы сотни, — пожал плечами я.
— Слыхали? — Она обвела взглядом присутствующих. — А супротив них вышло вдесятеро больше, аж полторы тысячи. На каждого жолнера по десять ворогов, а одолеть не смогли. Это ли не говорит о ратном мастерстве князя?
— Чего там! Кого и ставить, как не его! — в один голос завопили братья Нагие, Хворостинины, Татев и Долгорукий.
Нет, если б самые влиятельные — Мстиславский, Трубецкой и Воротынский — выступили против, скорее всего, нашлись бы желающие их поддержать, но вся троица помалкивала, а без них протестовать никто не решился. Опять-таки стрелецкие полки и без того, по сути, находились в руках Годунова, а потому думцы махнули рукой. Дескать, какая разница, кто станет ими командовать, коль на деле стрелецкие головы все равно глядят в рот царевичу.
Однако Федор на этом не угомонился и мгновенно, не давая боярам с окольничими передохнуть, внес новое предложение. Мол, памятуя о том, что князь изрядно сведущ в лекарском деле, думается, прямой резон назначить его и главой Аптекарского приказа.
Тут насторожилась добрая половина Думы. Это для несведущего человека, вроде того же пана Мнишка, упомянутая должность звучала совершенно нейтрально и несерьезно. Подумаешь, министр здравоохранения. Но присутствующие прекрасно знали, кто ее занимал меньше года назад — думный боярин Семен Никитич Годунов. Знали и то, кем он был на самом деле. Кем-то вроде директора ФСБ, преследовал и каленым железом выжигал боярскую крамолу, направленную против Бориса Федоровича Годунова. Не зря его называли правым ухом царя.