Однако в Кремль идти было поздно — ворота закрыты, и навряд ли стрельцы его пустят. Кроме того, ратный холоп, назвавшийся Авдеем, слукавил, сообщив атаману неверные сведения о времени выступления — через два дня. Решив, что можно не спешить, Корела поплелся спать. Зато сегодня поутру, услыхав набатный колокольный звон, он мгновенно смекнул о своей ошибке и ринулся к Кремлю.
К Никольским воротам он подоспел раньше заговорщиков. Стрельцы пропустили его беспрепятственно, и он что есть мочи припустил к Красному крыльцу. Маленький, кривоногий, но Корела каким-то чудом успел добраться до него раньше мятежников.
На его удачу, Басманов, ночевавший в ту ночь в царских палатах, как раз оказался на крыльце, недоумевая, к чему этот колокольный звон. Узнав от атамана о заговоре, Петр Федорович метнулся к Дмитрию с сообщением об измене. Государь поначалу не поверил, что ситуация не просто плоха, а чуть ли не безнадежна. Эти минуты промедления и оказались роковыми — заговорщики добрались до Красного крыльца, плотно обступив его — не скрыться. И тогда Басманов предложил государю вместе с Корелой добраться до стрельцов, охраняющих Кремль, а он сам тем временем станет тянуть время и заговаривать мятежникам зубы. На том и порешили.
Уходил Дмитрий по настоянию атамана через передний царский двор, куда некогда через арку Сретенского собора проник и я, спасая семью Годуновых. Отчего-то именуемый передним, двор оказался до умиления тих и безлюден, лишь издали слышались голоса. Один — басовитый, увещевающий — явно принадлежал Басманову, а прочие, то и дело зло перебивавшие его, бунтовщикам. Затем раздался выстрел из пищали, и больше Петра Федоровича государь не слышал.
Дмитрий с Корелой мрачно переглянулись и заспешили прочь, но, дойдя до забора, огораживающего двор, в растерянности остановились.
— Ну и что теперь? — осведомился Дмитрий, оглядывая непреодолимое препятствие и зло косясь на Корелу, словно тот собственноручно его воздвиг. — Эвон какой тын. Нешто такой перемахнешь? Кошку бы какую с веревкой, чтоб за верх уцепиться, а с голыми руками его нипочем не одолеть.
Но тут вверху мелькнула в воздухе черная тень, и в следующую секунду оба они растерянно взирали на спикировавшего через тын Дубца.
Мой стременной поначалу смешался с заговорщиками, стоящими в последних рядах. Однако, наблюдая за происходящим, он быстро скумекал, что дело худо, и ринулся обратно к моему подворью. Почти дойдя до Успенского собора, он заслышал голос вышедшего на крыльцо Басманова и остановился поглядеть, как пойдет дело дальше. Расправа с Петром Федоровичем, в которого кто-то из первых рядов в упор выстрелил из пищали, изменила ход его рассуждений. Судя по сноровке и торопливости, с которой действовали мятежники, стало ясно, что князь Мак-Альпин навряд ли успеет прийти на помощь. И тогда он, вспомнив путь, которым полгода назад я с ним и еще двумя десятками ночью пробрался в опочивальню Дмитрия, решил поступить точно так же.
Неуклюже приземлившись в сугробе, Дубец сноровисто выбрался из него и отрывисто выпалил:
— Беда, государь. Басманова-то того, порешили. Да столь скоро, и слушать ничего не пожелали, что, сдается, и с тобой речей вести не станут. Надобно бы тебе на подворье к моему князю. У него отсидишься, покамест стрельцы не подоспеют.
Дмитрий радостно вспыхнул, но уныло покосился на забор и снова скис.
— Надо, токмо как? Это тебя князь летать выучил, а мне…
— Ништо, — бодро заверил его Дубец. — Счас подсобим.
Они с Корелой, держа Дмитрия на руках, вдвоем ухитрились забросить его, чтобы он уцепился за край тына. По счастью, бревна, вставленные в пазы столбов, располагались параллельно земле, и худо-бедно точки опоры для ног имелись. Вторым, стоя на руках стременного, с прыжка уцепился за верхний край забора атаман. Третьим, быстренько вырвав оглоблю из телеги и использовав ее в качестве шеста, перелетел сам Дубец.
Оказавшись в пустынном проулке, мой стременной первым делом критически оглядел царя, оценивая его гусарский парчовый полукафтан и красный бархатный доломан, и, скинув с себя зипунок, протянул его Дмитрию.
— На-ка тебе, государь, одежу, а то твоя больно видная. — И, дождавшись, пока тот напялит его на себя, скомандовал: — Ну а теперь за мной.
Зипунок-то и сыграл роковую роль. Зипунок и неумение государя держать язык за зубами. Из-за последнего на них обратили внимание, но в нарядно одетого, как знать, холопы палить бы поостереглись, а тут стреляли без разбору. Хорошо, угодили вскользь, ранение оказалось легким, однако кровавым, — наверное, пуля разорвала какую-то вену. Во время вылазки не до того, и, пока добрались до моего подворья и наложили тугую повязку, крови государь успел потерять изрядно. Хотя по его виду и не скажешь: бодр и… весел.
Последнему в немалой степени поспособствовала чаша красного вина, которую я ему поднес для поддержания сил. Да и изменившаяся ситуация вселяла в него боевой азарт — было-то из рук вон плохо, а сейчас вроде как ничего, и главные беды, по его мнению, остались позади. Вдобавок он пылал жаждой мщения, настаивая на немедленной атаке. Особенно его возмущала подлость помилованного им Шуйского.
— Да что ему от меня ныне-то надо?! Из ссылки воротил, вотчины обратно возвернул, тысяцким на своей свадьбе сделал, чего еще-то?! — вопил он.
— Ему надо от тебя все, что у тебя есть, — хладнокровно пояснил я. — Кажется, я тебя предупреждал: опасайся тех, кого простил, ибо великодушие тебе обязательно припомнят.
— Нет уж, — криво ухмыльнулся он. — Теперь моя очередь припоминать. А Мишку-иуду не на плаху — на кол посажу.
— Мишку? — недоуменно нахмурился я.
— Скопина-Шуйского, — пояснил он. — Я ему титлу великого мечника даровал, а он…
— Что он?
— Ныне хватился, ан меча-то моего и нет! — с новой силой завопил Дмитрий. — То-то он вчерась допоздна в жмурки с нами игрался. И сам утек, паскуда, и меч мой прихватил. А ведь три дня назад чуть ли не в рот мне заглядывал, кажное слово на лету ловил. Ну, каково?!
— И об этом у нас с тобой разговор был, государь, — равнодушно пожал плечами я. — Обычно в рот для того и заглядывают, чтобы прикинуть, как поудобнее дать в зубы.
— А я, признаться, мыслил, будто опаска Басманова ложна. Ан поди ж ты… — грустно махнул он рукой.
— Опасения всегда сбываются намного чаше, чем надежды, — хмыкнул я.
— Чаще, говоришь? — Лицо Дмитрия скривилось в злобной ухмылке. — Ну я так думаю, что и у бояр на сей раз заместо надежд сбудутся именно они. — И неожиданно набросился на меня: — А чего мы здесь до сих пор топчемся?! Давай, князь, командуй своими людишками. Давно пора.
Я послушно кивнул, но остался стоять на месте. Командиры есть, руководят толково — и Сенька Груздь, и Вяха Засад. Если я появлюсь и внесу излишнюю сумятицу, окажется не лучше, а хуже. Точно так же я кивал, на самом деле ничего не предпринимая, и когда государь вторично потребовал от меня более энергичных действий. К тому же за то время, пока мы перевязывали Дмитрия, количество «бляжьих детей» (самый деликатный из эпитетов, отпущенных царем в адрес заговорщиков) выросло раз в пять и продолжало увеличиваться. Причина проста — мятежники, привлеченные выстрелами, скоренько успели вычислить, где находится сбежавший из своих палат государь, а потому ринулись к моему подворью.