Я вздохнула. Мы здесь две недели, могла бы догадаться, что рано или поздно он уйдет на охоту. Время летит так незаметно… Как будто его вовсе нет, а мы просто плывем в бесконечном счастье.
Смахнув пот со лба, я поняла, что совершенно не хочу спать, хотя часы на комоде показывают второй час ночи. В этой липкой духоте все равно не заснешь. Тем более, стоит погасить свет и закрыть глаза, как темные фигуры снова начнут сжимать свое хищное кольцо…
Я отправилась бесцельно бродить по дому, щелкая выключателями. Без Эдварда он кажется огромным и пустым.
Наконец ноги привели меня в кухню. А что, подкрепиться не помешает…
Поиски в холодильнике увенчались успехом. Все ингредиенты для жареной курицы в наличии. В шипении и шкворчании мяса на сковороде было что-то успокаивающее — родной, домашний звук разгонял неуютную тишину.
Курица пахла так аппетитно, что я начала есть прямо со сковороды, обжигая язык. Но на пятом или шестом куске мясо уже слегка подостыло, и я распробовала, что жую. Челюсти задвигались медленнее. Какой-то странный вкус… Мясо белое, я проверяла, но вдруг все-таки не прожарилось? Я куснула еще, пожевала. Фу! Явно протухло! Подскочив, я выплюнула недоеденный кусок в раковину. От запаха жареной курицы и масла меня вдруг чуть не стошнило. Содержимое сковороды отправилось в мусорное ведро, а я настежь распахнула окно, чтобы прогнать запах. Крепчающий бриз освежил разгоряченную кожу, и стало чуть легче.
Хотя я вдруг почувствовала полный упадок сил, идти обратно в душную спальню не хотелось. Тогда я пооткрывала все окна в комнате с телевизором и улеглась прямо под ними. Потом включила тот же мюзикл, который мы смотрели с Эдвардом, и благополучно уснула под вступительную песню.
Когда я открыла глаза, солнце стояло высоко в зените, но проснулась я не от его ярких лучей. Меня разбудили ласковые прохладные руки Эдварда. И сразу скрутило живот, как будто кто-то ткнул мне туда кулаком.
— Прости! — проводя ледяной ладонью по моему влажному лбу, приговаривал Эдвард. — Все продумано, все продумано… А сам не догадался, что без меня ты тут сваришься. К следующему разу кондиционер поставлю.
Я едва слышала, что он говорит. Со сдавленным «сейчас!» я попыталась выбраться из объятий.
Эдвард машинально разжал руки.
— Белла?
Прижимая ладонь ко рту, я помчалась в ванную. Мне было так худо, что я даже не сразу заметила прилетевшего следом Эдварда. Теперь он видит, как я скорчилась над унитазом.
— Белла, что с тобой?
Я не могла говорить. Он встревоженно убрал мне волосы с лица и подождал, пока я отдышусь.
— Дурацкая тухлая курица! — простонала я.
— Ты как? Жива? — голос Эдвард звенел от напряжения.
— Вроде… — тяжело дыша, прохрипела я. — Просто отравилась. Не смотри. Уйди.
— Нет уж, Белла.
— Уходи! — снова застонала я, поднимаясь на ноги, чтобы прополоскать рот. Эдвард помог подняться, не обращая внимания на слабые отпихивания.
Потом он отнес меня в комнату и бережно усадил на кровать, поддерживая, чтобы я не упала.
— Отравилась, говоришь?
— Угу, — промямлила я. — Ночью решила курочку пожарить. Она оказалась испорченной, я ее выкинула. Но пару кусков съесть успела.
Холодная ладонь опустилась на лоб. Приятно.
— А сейчас как себя чувствуешь?
Я прислушалась к ощущениям. Тошнота отпустила, все как в любое другое утро.
— Нормально. Есть хочется, если честно.
Эдвард на всякий случай продержал меня еще час впроголодь, заставил выпить большой стакан воды и только потом поджарил яичницу. Я уже вполне пришла в себя, лишь слабость некоторая осталась, оттого что проснулась среди ночи. Эдвард включил «Си-эн-эн» (мало ли, вдруг там Третья мировая в разгаре, а мы прохлаждаемся), и я сонно прилегла к нему на колени.
Устав от новостей, я повернулась поцеловать Эдварда. И вдруг, как утром, живот скрутило от острой боли. Прижимая руку ко рту, я вскочила и бросилась к кухонной раковине, осознав, что до ванной не добегу.
Он снова придерживал мне волосы на затылке.
— Может, вернемся в Рио, покажем тебя врачу? — с тревогой предложил Эдвард, пока я полоскала рот.
Мотая головой, я сделала шажок в сторону коридора. Врачи, уколы… Нет уж.
— Сейчас зубы почищу и буду как огурчик.
Когда запах во рту почти исчез, я пошла перекапывать чемодан в поисках аптечки. Предусмотрительная Элис запасла все, что может понадобиться хрупкому человеческому организму, — бинты, болеутоляющее и — как раз на такой случай — лекарство от расстройства желудка. Надеюсь, поможет, и Эдвард успокоится…
Тут мне попалось на глаза еще одно средство, уложенное заботливыми руками Элис. Забыв обо всем, я остановившимся взглядом смотрела на голубую коробочку.
Потом начала подсчитывать. Один раз. Другой. Заново.
И застыла, как громом пораженная. Голубая коробочка вывалилась из рук обратно в чемодан.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — позвал Эдвард из-за двери. — Или снова тошнит?
— И да, и нет, — сдавленно откликнулась я.
— Белла? Впусти меня, пожалуйста. — В голосе звучала тревога.
— Хо…рошо.
Я с ошарашенным лицом сидела по-турецки перед раскрытым чемоданом. Эдвард сел рядом со мной. Прохладная рука снова легла мне на лоб.
— Что случилось?
— Сколько дней прошло со свадьбы? — прошептала я.
— Семнадцать, — моментально ответил он. — Белла, да что с тобой такое?
Я принялась пересчитывать. Подняв палец, чтобы Эдвард не перебивал, я шевелила губами, называя цифры. Прежние подсчеты неверны. Мы здесь, оказывается, дольше, чем я думала. Сбилась, начала заново.
— Белла! — нетерпеливым шепотом вмешался Эдвард. — Ты меня пугаешь.
Я попыталась сглотнуть. Не помогло. Тогда я снова нашарила в чемодане голубую коробочку с тампонами и молча показала ее Эдварду.
— И что? — удивился он. — Хочешь сказать, тебя жестокий ПМС замучил?
— Нет! — Спазм в горле чуть-чуть ослаб. — Хочу сказать, что у меня задержка уже пять дней.
Эдвард ничуть не изменился в лице. Как будто не слышал.
— И отравление, видимо, ни при чем.
Он не отвечал. Окаменел, как статуя.
— Кошмары… — пресным голосом бормотала я. — Недосып. Слезы. Еда как не в себя. Все сходится.
Эдвард смотрел невидящим взглядом, как будто сквозь меня.
Моя рука непроизвольно дернулась к животу.
— Ой! — пискнула я.
Выскользнув из оцепеневших рук Эдварда, я кое-как поднялась. В суматохе даже пижаму переодеть не успела, и теперь, задрав голубую ткань топика, я разглядывала свой живот.