Я понимала, что если разомкну губы, то не выдержу: начну орать, визжать и биться от боли. Даже если просто шевельну пальцем, все мое терпение будет насмарку.
— Белла! Белла, любимая, ты можешь открыть глаза? Можешь сжать руку?
Прикосновение к моим пальцам. Труднее было не ответить, но я лежала, как парализованная. Боль в этом голосе не шла ни в какое сравнение с той, какую Эдвард мог бы испытать. Сейчас он только боится, что я страдаю.
— Может… Карлайл, может, я опоздал?.. — сдавленно произнес он и затих.
Моя решимость на мгновение дрогнула.
— Да ты послушай ее сердцебиение, Эдвард! Оно даже сильнее, чем было у Эмметта. Никогда не слышал ничего подобного, в нем столько жизни. Белла будет само совершенство.
Да, не зря я молчу. Карлайл его убедит. Эдвард не должен страдать вместе со мной.
— А как же… позвоночник?
— Травмы у нее ненамного серьезнее, чем были у Эсми. Яд их исцелит.
— Но она так неподвижна… Наверняка я сделал что-то неправильно.
— Сынок, ты сделал все, что на твоем месте сделал бы я, и даже больше. Не уверен, что мне хватило бы мужества и веры ее спасти. Перестань себя корить, Белла поправится.
Надломленный шепот:
— Она, наверное, очень страдает.
— У нее в крови была большая доза морфия — неизвестно, как это повлияло.
Легкое касание на сгибе локтя. Вновь шепот:
— Белла, я тебя люблю. Мне так жаль…
Я очень хотела ответить, но это лишь усилило бы его муки. Нет, надо дождаться, пока я смогу держать себя в руках.
Все это время огонь продолжал бушевать в моем теле. Зато в голове освободилось много пространства. Появилось место для понимания разговоров, для запоминания происходящего, для мыслей о будущем, хотя бесконечный космос боли никуда не делся.
И еще было место для тревоги.
Где моя малышка? Почему ее тут нет? Почему они о ней не говорят?
— Нет, я останусь здесь, — проговорил Эдвард, словно отвечая на мои мысли. — Они сами разберутся.
— Интересное положение… — ответил ему Карлайл. — Я-то считал, что предусмотрел все.
— Я подумаю над этим потом. Мы подумаем.
— Уверен, впятером мы сумеем избежать кровопролития.
Эдвард вздохнул.
— Даже не знаю, на чью сторону встать. Я бы им обоим задал трепку. Ну да ладно, позже обсудим.
— Интересно, на чьей стороне будет Белла, — задумчиво произнес Карлайл.
Тихий вымученный смешок.
— Не сомневаюсь, она меня удивит. Всегда удивляла.
Шаги Карлайла стихли в коридоре, и я огорчилась, что никто ничего не объяснил. Они специально говорят загадками, чтобы меня позлить?
Я вновь начала считать вдохи Эдварда.
Десять тысяч девятьсот сорок три вдоха спустя в комнате раздались другие шаги. Более легкая поступь. Более… ритмичная.
Странно, что я вообще заметила эту разницу, ведь раньше ничего подобного я не слышала.
— Долго еще? — спросил Эдвард.
— Уже скоро, — ответила Элис. — Она становится гораздо четче. Я хорошо ее вижу. — Вздох.
— Все еще злишься?
— Да, спасибо, что напомнил, — пробурчала Элис. — Ты бы тоже умер от злости, когда понял, что оказался в заложниках у собственной сущности. Вампиров я вижу прекрасно, потому что сама вампир, людей тоже ничего — была человеком, а этих странных полукровок вообще не видно! Жуть.
— Сосредоточься, Элис.
— Ах да. Беллу разглядеть проще простого.
Ненадолго воцарилась тишина, а потом Эдвард вздохнул — по-новому, облегченно.
— Она действительно выживет.
— Ну конечно!
— Два дня назад ты не была так уверена.
— Потому что два дня назад я ее толком не видела! А теперь, когда белых пятен почти не осталось, это ясно, как день.
— Можешь сосредоточиться на моем будущем? Сколько времени на часах?
Элис вздохнула.
— Какой ты нетерпеливый! Хорошо, подожди секунду…
Ни слова, только дыхание.
— Спасибо, Элис, — радостно произнес Эдвард.
Сколько?! Неужели нельзя было сказать это вслух, для меня? Я что, о многом прошу? Сколько еще секунд мне гореть? Десять тысяч? Двадцать? Еще день — восемьдесят шесть тысяч четыреста? Или больше?
— Она будет обворожительна.
Эдвард тихо зарычал.
— Она всегда была обворожительной!
Элис фыркнула.
— Ты понимаешь, о чем я. Взгляни на нее.
Ответа не последовало, но слова Элис меня обнадежили: может, я и не похожа на брикет угля, как мне казалось. По ощущениям я уже давно должна была превратиться в груду обугленных костей. Каждая клеточка моего тела сгорела дотла.
Элис ветром умчалась из комнаты: я слышала шорох ее одежды при движении. И тихое гудение лампы под потолком. И легкий ветерок, обдувающий стены дома. Я слышала все.
Внизу кто-то смотрел по телевизору бейсбол. «Сиэтл Маринерс» вели счет.
— Сейчас моя очередь! — услышала я сердитый голос Розали, а в ответ — тихое рычание.
— Ну-ка, хватит! — осадил их Эмметт.
Кто-то зашипел.
Бейсбол не мог отвлечь меня от боли, поэтому я стала опять считать вдохи Эдварда.
Двадцать одну тысячу девятьсот семнадцать с половиной секунд спустя моя боль изменилась.
Хорошая новость заключалась в том, что она начала утихать на кончиках пальцев рук и ног. Медленно, но хоть какие-то перемены! Выходит, скоро боль отступит…
Плохая новость: изменился и огонь в моей глотке. Я теперь не только горела, но и умирала от жажды. В горле была пустыня. Ох, как же хотелось пить! Нестерпимый огонь и нестерпимая жажда…
Еще одна плохая новость: пламя в моем сердце стало горячее. Неужели это возможно? !
Сердце, которое и так билось очень быстро, заколотилось еще исступленнее.
— Карлайл! — позвал Эдвард. Если Карлайл рядом с домом, он обязательно услышит.
Огонь покинул мои ладони, оставив их нежиться в блаженной прохладе, — ушел в сердце, которое теперь пылало подобно солнцу и колотилось как бешеное.
В комнату вошел Карлайл, вместе с ним — Элис. Я четко различала их шаги и даже могла определить, что Карлайл идет справа, чуть впереди.
— Слушайте, — сказал им Эдвард.
Самым громким звуком в комнате было мое сердцебиение, грохочущее в одном ритме с огнем.