Зная, что мой сосед, библиотекарь Шабон, каждый вечер отправляется наставлять детей на путь истинный в свете новых веяний, я тихонько влез на подоконник его комнаты. Он уже ушел, мой расчет оправдался. По правде говоря, я и не надеялся, что мне удастся подкупить такого строгого, а скорее до занудности правильного человека, а рассчитывал именно на его отсутствие. Отломав планку рамы, я открыл его окно. Он, конечно, встревожится, обнаружив дыру в стене комнаты, но я, в конце концов, теперь стараюсь ради блага Франции.
Его жилище пропахло книжной пылью и трубочным табаком. Подойдя к смежной с моей комнатой стене, я определил место тайника и, отодвинув тяжелый сундук, оторвал томагавком стенную панель. Можно даже не объяснять, что этот топорик мог служить и клином, и рычагом. К сожалению, пришлось слегка повредить саму панель, но я же все-таки не плотник. Шума я произвел немного больше обещанного, но если все сделать быстро, то это не важно. Я увидел мою роговую пороховницу и приклад ружья.
Тут щелкнул замок и послышался звук шагов. Кто-то явился на шум! Быстро закинув за плечо пороховницу, я схватил винтовку и начал осторожно протаскивать ее через неудобное отверстие.
Я уже почти справился со своей задачей, когда с другой стороны кто-то вдруг схватился за ружейный ствол.
Прищурившись, я попытался разглядеть своего застенного противника. В дыре передо мной маячило лицо мадам Дюррел, ее рыжая шевелюра была словно наэлектризована, а грубо накрашенные губы изогнулись в торжествующей ухмылке.
— Вы думаете, я не знаю ваших уловок? Вы должны мне две сотни франков!
— Я их заработаю в походе, — хрипло прошептал я. — Пожалуйста, отпустите ружье, мадам, тогда я смогу вернуть все долги.
— Как же это, интересно, — очередным убийством? Платите немедленно, или я позову полицию!
— Я никого не убивал, но мне нужно время, чтобы привести в порядок мои дела.
— Начиная с арендной платы!
— Осторожней, мне не хотелось бы ранить вас. Винтовка заряжена.
Такой хитростью я не раз пользовался, занимаясь пушным промыслом.
— Уж не думаете ли вы, что меня легко испугать? Ружье останется у меня в качестве залога!
Я с силой дернул приклад на себя, но хозяйка яростно тянула ствол в свою сторону.
— Хватайте его, он явился за своими пожитками! — заорала она.
Ее цепкая хватка не уступала сцепившему челюсти терьеру.
В отчаянии я резко изменил тактику и, вламываясь в свою комнату, оторвал еще несколько досок от стенной панели. Вместе с ружьем, щепками и облаком пыли я рухнул на домохозяйку.
— Извините. Мне хотелось удалиться без шума и пыли.
— На помощь! Насилуют!
Я поплелся к окну, волоча за собой вцепившуюся в мою ногу мадам Дюррел.
— Ах, негодяй, по тебе уже плачет гильотина!
Я выглянул из окна. Тальма исчез из темноватого двора. Вместо него там маячил жандарм, удивленно таращивший на меня глаза. Проклятье! Полицейские не проявили и половины такой прыти, когда я однажды пожаловался им на карманника.
Мадам Дюррел, несмотря на изрядную недостачу передних зубов, упорно пыталась выгрызть на моей лодыжке резной орнамент, пока я рвался в сторону двери. Она оказалась запертой, а ключи, несомненно, покоились в хозяйкином кармане, но сейчас у меня не было времени на церемонии. Сорвав крышку с пороховницы, я подсыпал пороху на полку ружейного замка, прицелился и выстрелил.
Отзвуком выстрелу послужил прозвучавший сзади вопль, но по крайней мере домохозяйка выпустила мою ногу, когда замок разлетелся вдребезги. Пинком распахнув дверь, я выскочил в коридор. Прикрытый капюшоном и вооруженный змееголовой палкой человек загородил мне путь к лестнице; судя по взгляду, выстрел изрядно напугал его. Знакомый фонарщик! На лестничной клетке еще витал пороховой дым.
Послышался щелчок, и змеиная головка выпустила острое металлическое жало.
— Отдай его, и я позволю тебе уйти, — прошептал лжефонарщик.
Я задумчиво помедлил, жалея, что ружье уже разряжено. А мой противник производил впечатление искусного копейщика.
Вдруг что-то вылетело из темноты и, ударив фонарщика по голове, вывело его из равновесия. Тогда я предпринял стремительную атаку, выставив вперед дуло, словно штык, и сильным ударом в грудь временно лишил его дыхания. Не удержавшись на ногах, он упал и покатился вниз по ступенькам. Последовав за ним, я перепрыгнул через распростертое тело и, выскочив из дома, налетел на Тальма.
— Ты совсем сбрендил? — прошипел мой друг. — Полиция несется сюда со всех сторон!
— Но я забрал его, — с усмешкой ответил я. — Чем это, черт возьми, ты в него пульнул?
— Картофелиной.
— Отлично, хоть на что-то сгодилась.
— Держите их! — вопила мадам Дюррел, высунувшись в выходившее на улицу окно. — Он пытался овладеть мной!
Тальма глянул на нее.
— Надеюсь, твое ружье стоит такой нервотрепки.
Мы побежали по улице. Вдали появился очередной жандарм, и Тальма втолкнул меня в дверь какой-то гостиницы.
— Здесь у нас тоже свои люди, — прошептал он. — Я догадывался, что нам может понадобиться укрытие.
Ворвавшись внутрь, мы увлекли хозяина вглубь зала. После обмена быстрыми масонскими рукопожатиями Тальма кивнул на подвальную дверь.
— Нам поручено срочное и важное дело, брат.
— А он тоже франкмасон? — показав на меня, поинтересовался владелец гостиницы.
— Он проходит испытание.
Хозяин сопроводил нас вниз и запер дверь. Мы немного постояли под сводами подвала, переводя дух.
— А из подвала есть второй выход? — поинтересовался Тальма.
— Вон за теми бочками с вином есть решетка. Отверстие достаточно большое, вы сможете пролезть в него и спуститься в канализационные трубы. Во времена террора кое-кому из масонов удалось спастись этим путем.
Мой приятель скривился, но не спасовал.
— В какой стороне у нас кожаный рынок?
— Направо, по-моему. — Он остановил нас взмахом руки. — Погодите, вам понадобится вот это.
Он зажег фонарь.
— Спасибо, друг.
Мы быстро пронеслись мимо его бочек, отставили в сторону решетку и футов тридцать проехали вниз по скользкому туннелю, пока не приземлились в начале большого коллектора. Высокий каменный свод подземного зала терялся во мраке, тусклый свет нашего фонаря выхватил из темноты разбегающихся крыс. Под ногами текла холодная и зловонная вода. Где-то в вышине лязгнула закрывшаяся за нами решетка.
Я окинул взглядом свой покрытый липкой грязью зеленый сюртук, единственную оставшуюся у меня приличную вещь.
— Я восхищен, Тальма, с какой силой духа ты ринулся в эти сточные трубы.