— К тому же, если мне взбредет в голову побриться, он послужит сносным зеркалом. — Магнус взялся за топорище и пристально осмотрел лезвие. — Хотелось бы мне еще обзавестись палашом.
Он так разволновался, что у меня возникли серьезные опасения.
Мы решили двинуться на северо-запад, к верховьям Потомака, потом через Аппалачские горы по дороге, изначально проложенной английским генералом Брэддоком, до его злосчастного поражения в ходе войны с французами и индейцами. Далее мы планировали спуститься в Питтсбург, стоявший у слияния рек Мононгахела и Аллегейни, оттуда направиться по руслу Огайо к Великой тропе, проложенной индейцами к озеру Эри, и уже там, в пяти сотнях миль от Вашингтона, переправиться на лодке в крепость Детройт. Следующие пятьсот миль до отмеченной на карте Бладхаммера неизведанной пустыни мы рассчитывали пройти по озерам Гурон и Верхнему.
Оставив позади Потомак, мы заметили исчезновение окрашенных строений, первого признака цивилизации. В предгорьях фермерские дома выглядели однообразными, выветренными и омытыми дождями деревянными постройками; ошкуренный строевой лес превратился в обтесанные бревна, плахи и доски. Холмистую местность прорезала дорога, по обе стороны от которой тянулись садовые участки, вытоптанные выгоны и белеющие на вырубленных склонах пни. Расползающееся под ногами, как овсянка, дорожное месиво извивалось и петляло затейливее, чем хитроумные доводы адвоката, а оживленное передвижение переселенцев, которым не приходило в голову заняться дорожным ремонтом, уже превратило эту просеку в сплошные рытвины и ухабы. Отовсюду валили клубы дыма, в тяжких трудах фермеры пытались сжечь остатки леса, освобождая место для посевов. Но когда мы углубились в горы, следы цивилизации пропали вовсе. Унылые бурые зимние хребты, еще убеленные по утрам морозными сединами вершины маячили в тумане замысловатым лабиринтом скалистых стен. Днем в небе парили ястребы, а по ночам туда же уносился волчий вой. Порывистый ветер шевелил темный ковер прошлогодней листвы, шуршавшей как клочки бумаги. Казалось, лес что-то нашептывал нам, пытаясь поделиться сокровенными тайнами.
Огрубев и закалившись от новой походной жизни, в хорошую погоду мы спали под открытым небом, избегая кусачих цен и блох аппалачских постоялых дворов. Мы сооружали лежанки из веток, поедали незатейливый ужин из ветчины с кукурузными лепешками, запивали его речной водой и прислушивались к ночным звукам. Почки на деревьях набухали медленно, и через их сетчатые кроны на нас изливал сияющий свет усыпанный ослепительными звездами небесный полог.
Порой перед сном мы с Магнусом болтали о древних религиях, рассуждая о том, что прародитель каждой из них на веки вечные поселялся в небесах.
— Может, там же теперь и моя Сигни, — с задумчивой тоской произнес норвежец.
— Долго ли вы прожили вместе?
— Всего один год, — угрюмо ответил он и, помолчав, добавил: — Только тогда я был по-настоящему счастлив. Я полюбил ее в ранней юности, но моя семья забила мне голову легендами о богах и тайнах, поэтому я отправился в плавание на север на поиски тамплиеров, на тот далекий север, где светило незакатное холодное солнце, едва согревавшее морозный воздух. Я обнаружил такие глубокие и узкие горные шахты, словно в них обитали гномы, но там не оказалось никаких реликвий. Вернувшись, я узнал, что она уже вышла замуж, а потом я потерял глаз и попросту выкинул из головы все мысли о счастливой семейной жизни. Блаженство суждено очень немногим.
— Но хоть кто-то, по крайней мере, растревожил свою душу, — заметил я, вспомнив об Астизе.
— Потом я унаследовал родительскую ферму, а муж Сигни утонул, и против всех ожиданий она и ее семья сочли меня достойной партией для ее второго брака. Я считал себя изувеченным уродом, но она, Красавица, полюбила такое Чудовище. Когда она сообщила, что у нас будет ребенок, я испытал полнейшее счастье. Разорвав связи с Форн Сиор, я целиком посвятил себя домашнему хозяйству. А ты когда-нибудь испытывал счастье, Итан?
— Да, изредка мне выпадал часок-другой. Не знаю, по-моему, человеку не суждено слишком долго радоваться жизни. Как говорил Франклин: «Кто богат? Тот, кто доволен. А кто доволен? Никто».
— В данном случае твой наставник заблуждался. По его определению, я был богат, сказочно богат. Когда со мной была Сигни, меня не волновали судьбы Норвегии или тамплиеров. Но потом…
— Она умерла?
— Я погубил ее.
Я понял, что его навещают призраки не только в образе эльфов и гномов. Его лицо вдруг поблекло, словно сад зимой. От потрясения я не знал, что и сказать.
— Она умерла, пытаясь родить моего ребенка.
— Магнус, — переведя дух, сказал я, — такое могло случиться с кем угодно.
— Соседи с издевкой называли меня Одином. Но в лавине обрушившегося на меня горя я узрел руку судьбы и понял, что жизнь еще не кончена. Я подумал о поисках древними рыцарями Грааля, той реликвии, что могла предотвратить страшные несчастья, и осознал, что мне, подобно нашему древнему богу, суждено скитаться по миру, суждено жить в тяжких поисках новых знаний. Я отправился в это путешествие в честь памяти Сигни. Вот почему я не разделяю твоего интереса к женщинам.
— О!
В который уже раз я почувствовал себя более легкомысленным, но зато и более защищенным. Невозможно потерять то, чем не рискуешь, включая сердце.
— Наверняка она не стала бы возражать против повторного брака. Она же сама так поступила.
— Нет, я отказался от своих стремлений, и ее погубило мое эгоистичное желание счастья. Теперь во искупление грехов я должен завершить изыскания здесь, на американском Западе.
— Во искупление! Зачем же ты увлек с собой мою невинную душу?
— Тебе тоже нужна была высшая цель в жизни. Я заметил это в Морфонтене, где все вы чревоугодничали, играли в карты и прелюбодействовали. Я же спас тебя, хотя ты этого пока не оценил.
— Но наши поиски ведут в неизведанные дикие края, — раздраженно заявил я, махнув рукой в сторону зиявшей внизу бурой впадины, затянутой непроницаемой туманной мутью.
— Нет. В тех краях мы найдем земной рай, — возразил он, выпуская в морозный воздух облачка пара.
— Мне всегда представлялось, что в раю несколько теплее, — съязвил я, кисло глянув на моего вербовщика.
Я натянул одеяло на голову, потому что вдруг почувствовал себя неуютно после его горестного рассказа. Пылкий юноша вдруг превратился в тысячелетнего старца, а дикий лес, казалось, ожил и настороженно наблюдал за мной.
— А ты, Итан, когда-нибудь задумывался о том, где находится Эдем?
— Не особенно, — буркнул я, сознавая, что мой напарник — совершеннейший безумец.
— Ну ведь где-то он должен был находиться. А что, если нам вновь удастся найти его?
— Если я правильно помню написанное в священных книгах, Бладхаммер, то врата в эту частную обитель накрепко закрыты, — проворчал я. — Не забывай о змее-искусителе, Еве, яблоке и всех прочих грехах.