Либерализм и прогрессивность мысли султана в очередной раз удивили Мишеля. Суверен любил делить свои удовольствия с друзьями. И хотя вход в гарем оставался под запретом, живущие там женщины могли покидать его стены.
В характере султана уживались парадоксальные черты.
С интересом поглядывая в сторону танцовщиц, Али–Асаф–шах шепнул Мишелю:
— Я узнал, что раджа Кират предложил тебе стать его зятем.
Это был не вопрос, но утверждение. Мишель вздрогнул.
— Новости здесь распространяются быстро. Я вышел из дворца меньше трех часов назад.
— Так же быстро, как сплетни по базару.
— Значит, у тебя есть информаторы во дворце раджи?
— Кто знает? У меня самого шесть дочерей брачного возраста. Я мог бы сделать тебе такое же предложение при условии, что ты сменишь веру.
— Кират оскорбился бы, узнав об этом. Зачем его провоцировать, мой султан? Если между вами и индусами вспыхнет война, англичане от этого только выиграют.
— Ты прав. Из услышанного я делаю вывод, что ты женишься на Саджилис.
— Нет. Мое сердце принадлежит другой женщине.
— Если так, дела твои плохи. Кират прикажет тебя убить. Не понимаю, почему вы, западные мужчины, имеете по одной жене. В сердце хватит места для нескольких привязанностей.
— Трудно ублажить одну женщину, не говоря уже о нескольких. .. — с задумчивым видом ответил Мишель.
Султан захохотал.
— Есть средства, помогающие восполнить недостаток любви, — сказал он, хлопком в ладоши подзывая человека в черном кафтане, на плечах которого лежали, свернувшись, две красноватого цвета змеи. — Мой доктор, Юсеф Прозорливый, — назвал он подошедшего.
Аскетического вида мужчина с заостренной лоснящейся бородкой поклонился Мишелю, а потом обратился к султану:
— Что я могу для тебя сделать, высокочтимый повелитель?
— Принеси нам средства, которые делают мужчину сильнее быка и выносливее клинка.
Лекарь исчез с глаз.
Когда он вернулся, танцовщицы по одной покидали комнату, на прощанье кланяясь зрителям. Чиновники и придворные тоже потихоньку расходились. В зале остались два великана — телохранители султана, Дхама и эмир. Трели соловьев разносились по просторному, отделанному мрамором помещению, потолки которого были украшены золотой каллиграфической вязью.
Али–Асаф обратился к Мишелю со словами:
— Аллах справедлив. Он дал мужчине превосходство над женщиной. И мы, друг мой, посланы на землю, чтобы утвердить это превосходство. Да закроет Аллах глаза на грехи нашей плоти! В положенное время мы вступим на путь праведников.
Лекарь положил на низкий, инкрустированный слоновой костью столик три мешочка и склянку.
— Искусство медицины, — продолжал султан, — может подарить мужчине силу, которой хватит на целую ночь. Десять женщин, посвященных в тайны Камасутры, не смогут его утомить.
Он указал на четыре предмета на столе, потом взял один мешочек, явно намереваясь опробовать его содержимое, и продолжил объяснения.
Первый мешочек содержал шар из какой–то вязкой субстанции, смешанной с высушенной и смолотой в пудру травой лабазника. Во втором была смесь иссопа, восточной камфоры и морского критмума. В состав третьего снадобья входила кора африканского дерева йохимбе. После приема этого зелья весьма пикантного вкуса в крови разгорался настоящий пожар. В склянке из опалово–белого стекла содержался экстракт гвоздики пышной и секретный настой, рецепт приготовления которого лекарю дал живущий в Хайдарабаде ученый китаец.
Каждый препарат следовало принимать в определенной дозировке за час до посещения гарема.
— Это для тебя, друг Мишель. Этим вечером я пришлю тебе пять самых известных куртизанок города, и в мужской силе ты не уступишь самому Кришне.
— Спасибо тебе, Али–Асаф, но я не стану это принимать. Сегодня вечером мы уезжаем. Я прошу дать мне сопровождающих до границы твоих земель.
— Хорошо. Еще я дам тебе двух быстрых лошадей и помолюсь за тебя. Эмир Омар, — позвал он, — собери своих лучших людей и готовьтесь выехать после вечерней молитвы, когда ночь раскинет над крепостью свои крылья.
— Да будет благословенно имя твое, Али–Асаф–шах, — сказал Мишель.
— Да пребудет с тобой Аллах Милосердный. Он любит справедливых.
Одетые в белое муэдзины, похожие на ангелов, спустившихся обрадовать души праведников, с высоты своих минаретов призывали верующих к молитве. Услышав их властные и мелодичные голоса, правоверные падали ниц, обратившись лицом к Мекке. В городе все еще звучали молитвы, когда группа людей через потайную дверь покидала дворец. Мишель, Дхама, Омар и еще двадцать всадников проследовали по узким улочкам и растворились в ночи. Молитвенные коврики были почтительно свернуты. Лавочки и мастерские снова открылись, принимая клиентов; вновь исчезло различие между индусами и мусульманами. И намека на враждебность не было в отношениях представителей разных религий. И те и другие презрительно смотрели лишь на неприкасаемых, переносивших на спинах тяжелые мешки с мусором. Под звездным небом шла по улице корова, худая и величественная. Кортеж Мишеля разделился, пропуская ее, их примеру последовали находящиеся поблизости мусульмане. Омар осмотрелся, но признаков опасности не заметил. Аллах был с ними. Он будет защищать их, по крайней мере, до границы.
Дхама не довольствовался простым наблюдением. Он обратил все свое внимание внутрь себя, где вибрировали невидимые волны Вселенной.
И прислушался…
Смерть шла за ними следом.
Четыре дня назад Три–Глаза отправилась в свой обычный месячный обход. И везде ее ждали с нетерпением. Ее территория ограничивалась на севере рекой Гомати, на юге — рекой Тоне, на западе — Аллахабадом, на востоке — Варанаси. Пеший переход из одного конца в другой отнимал много времени. «Странствуя» таким образом, Три–Глаза собирала солидные суммы — продавала лекарства, приворотные зелья и яды и гадала, взывая к душам умерших и демонам.
Амия знала, что колдунья вернется через два дня, «когда луна станет полной». Она не скучала в ее отсутствие, потому что со служанками ей было хорошо и весело. Ей казалось, что в Аунраи она жила давным–давно, словно в прошлой жизни. Витра стала воспоминанием, изредка беспокоившим ее сон.
Время для Амии шло очень быстро. Ей нужно было успеть сделать многое. Прежде всего научиться танцевать.
Девочка стала перед подаренной колдуньей статуэткой.
— Богиня Сарасвати! — с волнением в голосе начала она. — Ты, «Дающая существование», прекрасная лицом и телом! Приветствую тебя! Я начинаю свой урок, да будет мой труд успешным!
Эти слова имели символическое значение, потому что у Амии еще не было настоящего, облеченного доверием Шивы учителя — гуру. Три–Глаза, несмотря на свои знания и умение обучать, не могла претендовать на это звание. Она подарила своей воспитаннице ангострам1 — отрез белой хлопковой материи, необходимый любой начинающей танцовщице.