Если верить Фрэнку, некоторые из крупнейших своих побед он одержал тогда, когда ему удавалось проникнуть в преступную голову.
— Главное, Ханна, постараться воссоздать ход его мыслей. Походи там, где он ходил, поступай так, как и он мог поступить, поразмышляй о том, о чем наверняка размышлял он, и обязательно поболтайся без дела там, где болтался без дела он. И в один прекрасный момент ты вдруг поймешь, что и как он думал и как мог поступить. На этом пути всегда можно наткнуться на множество зацепок и подсказок, и обнаружить их— всего лишь вопрос времени.
Это учение, — назовем его хотя бы фрэнкизмом, — наполовину было чушью собачьей, но рациональное зерно в нем имелось, хотя, втолковывая мне свои идеи, Фрэнк здорово походил на того телевизионного полисмена, который вечно учит нас жить. Но поскольку ничего другого не остается, можно попробовать и это. И хотя Кэролайн не преступница, но походить по ее следам стоит.
Примерно через час я добралась до Кыо. Путь мой лежал через Килбурн. Мне хотелось проверить, сколько времени потратила на дорогу Кэролайн. Конечно, она могла ехать на городском транспорте да и уличное движение тогда могло быть гораздо интенсивнее. Допустим, на все про все у нее ушло полтора часа. Добралась я туда часам к двум ночи. Улицы были пустынны. Я переехала через мост Кью, припарковала машину на другом берегу и вышла пройтись. На середине моста я боком уселась на парапет и заглянула вниз, в темную воду. Кругом никого, кто мог бы поинтересоваться, хорошо мне или плохо. Но ведь в пять часов дня, в субботу все здесь было иначе. Да и как решиться прилюдно броситься вниз? Нет, скорее всего, она спустилась к реке и пошла вдоль берега, пока не оказалась в местечке потемнее, где никого не было видно. И пока обыватели коротали субботу за телевизором или заказывали на вечер столики в ресторане, она набивала карман камнями и выискивала место, где удобнее утопиться. Где это могло быть? Я всматривалась туда, где фонари пешеходной дорожки, идущей вдоль берега, кончались и начинался мрак. Где-то там. Но где точно? Может, Фрэнк и пошел бы посмотреть. Но мне это как-то не светило. Я и так уже достаточно хорошо прочувствовала ее настроение. Никаких оснований громоздиться на перила моста и тем более тащиться в такую страшную темень… Или такие основания все же есть? Я перекинула ноги через парапет, свесив их над рекой, и наклонилась, насколько возможно, так что всего несколько дюймов отделяло меня от падения в воду. Мостовые огни отражались на поверхности воды, высвечивая блестки текучего серебра. Но успеешь ли разглядеть красоту по пути в вечный холод? Мне вдруг вспомнились те времена, когда неудач в моей жизни было гораздо больше, чем успехов. Оставшись одна, я так страдала, что весь мир казался отвратительным, и не было никакой реальной причины— кроме разве одной философской, — чтобы дожить до рассвета следующего дня. Но этого было недостаточно: вода и в то время выглядела не менее мрачно и жутко, но все же не казалась мне последним прибежищем, дорогой в ничто. Может, я просто не сумела полностью проникнуть в ее сознание? Я вновь попыталась представить себя на ее месте, влезть в ее кожу, думать ее мыслями. Но что бы ни творилось в ее душе, она все еще оставалась для меня молоденькой девушкой, глубоко увязшей в финансовых проблемах, решившей переиграть самого черта и проигравшей все. Стараясь скинуть с себя бремя долгов, она задолжала еще больше. Мне представился вор, который, похищая деньги, видит, что они фальшивые, но не украсть уже не может. Да и не только вор: весьма вероятно, что и с убийцами что-то подобное может случиться. Ее собственное дитя. Даже если Кэролайн и не хотела ребенка, но, когда он уже зародился, могла ли она остаться жить, позволив ему умереть? Внизу в пятнадцати футах от меня мерцала вода. Я подняла одну руку. Затем— другую. Но тотчас вновь схватилась за край парапета. Должно быть, она была храбрее меня. Или перед бездной отчаяния меркнут все страхи? Если бы я была ею, то, может, и пришла бы сюда помучить себя, но вряд ли решилась бы пойти до конца. Вместо этого я бы схватила первое попавшееся такси и помчалась бы в ближайшую больницу, спасать обоих— дитя и себя, забыв обо всех иных трудностях, которые, в общем-то, не смертельны.
А может, она так и решила действовать, когда звонила в пятницу Скотту? Иначе зачем бы ей обращаться к нему? Необходимость где-то остановиться предполагает намерение жить дальше. И кинулась-то она к отцу своего ребенка, тем более что он выказал некоторое сочувствие и, видя ее в столь отчаянном положении, готов был протянуть руку помощи. Согласованность и стратегия. Она была достаточно осторожна, предупредила Скотта, что кто-то, возможно, следит за ней, но просила не беспокоиться об этом. Всего за двадцать четыре часа до смерти она была готова сражаться и выдержать все. Так отчего же все так резко изменилось? Это был все тот же младенец, ее дитя, продолжающее медленно соскальзывать в бессознательность. Ведь раньше ей хватило решимости, чтобы послать все к черту и мотануть оттуда в Лондон. Да и бессмысленно это— отправиться в такую даль, чтобы покончить с собой. Ведь ей требовался только врач, врач, верный клятве Гиппократа, а не Бельмону, такой врач, который сначала помогает пациенту, а уж потом задает вопросы. Но кто это мог быть и где? Когда полиция проверила все пункты скорой помощи и гинекологические клиники, там никто не припомнил длинноволосую красавицу с восьмимесячной беременностью, появившуюся восемнадцатого января с тем заболеванием, которое выявлено пато-логоанатомическим исследованием. Нет нужды говорить, что подобный случай просто не мог быть оставлен без внимания и забыт. Да и специалисты вряд ли отпустили бы такую пациентку из больницы. Иными словами, если бы она появилась, ее тотчас госпитализировали бы. Выходит, она никуда за помощью не обращалась. Неужели была так напугана, что побоялась даже в клиниках появляться? Но странно… Ведь решилась же она заехать домой. И все только для того, чтобы написать предсмертную записку? И потом, если она хотела утопиться, то почему не сделала этого где-то неподалеку от аэропорта? А если уж доехала до дому, то почему опять-таки отправилась сводить счеты с жизнью к черту на рога, когда гораздо быстрее и проще ей было бы добраться до темной воды возле Вестминстера или Ватерлоо?
Милости просим к прежним проблемам! Обычная присказка Фрэнка. Если не можешь найти ответа, значит, вопрос был поставлен тобой неправильно. Вернемся к фактам. Любой патологоанатом, даже последний халтурщик, способен отличить чистую речную воду от той, в которой имеются частицы морских водорослей, а содержимое ее желудка признаков последней не содержит. Погибая, она наглоталась воды, которая с морской не смешивалась. Исходя из этого и из времени ее пребывания в воде, вытекает, что она утопилась где-то в районе Кью или Гемптон-Корта. Наука вам не солжет. Содержимое желудка доказывает, что она утонула выше по течению реки. Ее записка доказывает, что сначала она побывала дома. Если верить Даниелю, ее квартирка была единственным местом, где они могли разыскать ее. Туда-то он первым делом и помчался. Он приземлился в Хитроу не раньше восьми сорока. Откуда, как он говорит, сразу же отправился к ее дому. Учитывая время, затраченное на всякие формальности в аэропорте, прохождение таможни и интенсивность дорожного движения в субботний вечер, от Хитроу до Килбурна можно было добраться за час, ну, полтора. Словом, он прибыл туда в десять вечера. Ну, пусть чуть позже. Пусть в десять тридцать. В это время я сидела в своем авто, отогревая руки, заледеневшие в холодной комнате Кэролайн. И, когда я там сидела, то заметила фигуру высокого мужчины в длинном пальто с поясом, вошедшего в ворота и направившегося к дверям ее дома. Ни звонить, ни взламывать замок ему не требовалось. У него был свой ключ.