Зуана внимательно смотрит на нее. Десять недель назад она даже не подозревала о существовании этой молодой женщины. Работала одна со своими снадобьями и растениями и держала мысли, которые ее посещали, при себе. И вдруг вся ее жизнь, а с ней и жизнь всей общины, полностью переменилась, наполнилась этой девушкой, словно ее период послушничества должен был стать испытанием для всего монастыря.
— Вход в аптеку закрыт для всех, кроме меня. Ты нарушила правило, и я должна об этом сообщить. И тогда тебя опять серьезно накажут.
— Ну так сообщи, коли должна, — отвечает та негромко, с едва заметной дрожью в голосе. Некоторое время они стоят в молчании. — Я знаю, что поступила неправильно, но… я хочу сказать… Я пришла еще и затем, чтобы спросить, не надо ли тебе помочь. Столько людей заболели. Я знаю, что здесь только ты и прислужница, но ты ведь не можешь делать все сама. А я могла бы ухаживать за ними вместе с тобой. Ты ведь рассказывала мне кое-что о рвоте и лихорадке.
— Ты очень добра, что подумала об этом… — вздыхает Зуана.
— Нет, доброта тут ни при чем, то есть, конечно, я надеюсь, что при чем. Но ты помогла мне. А теперь я хочу помочь тебе.
«Интересно, если бы я чувствовала себя лучше, было бы мне легче сейчас? — думает Зуана. — Что же мне с ней делать? Как не ошибиться?»
— Я… я подумаю, может, тебе попробовать кошениль?
— Что?
— Ту краску. Мы о ней говорили, помнишь? О том, как она действует. Разве не ты рассказывала мне о ней? Ну, что она не только красит все на свете, но и может снимать лихорадку.
— У тебя замечательная память, Серафина.
Девушка склоняет голову.
— Мне было интересно то, что ты рассказывала. Разве так нельзя поступить?
— Нет, это не… не опробованное средство. Но все равно, спасибо за подскажу. Из тебя получился бы хороший помощник аптекаря.
Наступает секундная пауза, после которой Серафина поднимает голову и говорит:
— А может быть, ты опять попросишь, чтобы меня отправили помогать тебе?
Только теперь до Зуаны доходит, какая гордыня заключена в этом вопросе.
— Хватит! Твое присутствие необходимо в церкви. Так решила аббатиса. А ты ее послушница.
Девушка опять опускает голову.
Прости меня. Я просто… Сама не знаю почему, но… я скучаю по аптеке.
— Ничего, сестра Юмилиана поможет тебе с этим справиться. — Зуана переводит дыхание. — Если тебе повезет, ты успеешь вернуться в келью прежде, чем колокол прозвонит шестой час.
Девушка вскидывает глаза.
— Значит, ты не будешь сообщать? Я правда ничего такого не хотела.
Зуана нетерпеливо прикрывает глаза. Она думает о мадригалах в сундуке послушницы и о том, как та без спросу вошла в келью сестры Магдалены. Многие сочли бы, что закрывать глаза на проступки других — значит потворствовать своим проступкам.
— Уходи сейчас же. Просто уходи.
Девушке не нужно повторять дважды. Зуана слышит, как за ее спиной затворяется дверь.
Говорят, в раю спасенная душа обретает такую чистоту и свойства, столь не присущие ей в земной жизни, что она не только начинает перемещаться по небу быстрее молнии, но обостренным слухом за сотню миль улавливает биение птичьего крыла, а взглядом пронизывает самые плотные тела с такой легкостью, как будто они состоят из воздуха. Жаль, что Зуана еще не рассталась со своей смертной оболочкой. Может быть, тогда она услышала бы вздох облегчения, сорвавшийся с губ Серафины, пока та прикрывала за собой дверь, и увидела бы, как правой рукой она прижимает к себе бутылочку с темной жидкостью, спрятанную под платьем.
Когда Серафина проходит через лазарет, Клеменция плаксиво взывает к своему сомнительному ангелу, но тот проходит мимо, не удостаивая старуху даже беглым взглядом.
Ах! Она едва переводит дыхание, так колотится сердце. Пальцем она проводит по горлышку спрятанной под платьем бутылки, чтобы проверить, на месте ли пробка. Не годится оставлять за собой след из макового сиропа.
Все пошло не так, как она планировала. Она думала отлить немного жидкости в другой флакон, чтобы не оставлять зияющую дыру на полке, но не нашла пустого. В аптеке наверняка был запас чистой посуды, но она не помнила случая, чтобы Зуана хоть раз воспользовалась им, так экономно она обращалась со всеми припасами. В общем, услышав голоса в лазарете, она едва успела раздвинуть на полке бутылки, сунуть в карман нужную и выскочить за дверь.
Она не ожидала, что Зуана вернется до шестого часа. Распространение болезни нарушало распорядок монастыря, и, увидев, как Зуана входит в покои аббатисы после завтрака, Серафина поняла, что более удобного случая ей не представится. После того как Бенедикта отпустила их пораньше (тут она не солгала — хормейстерша и впрямь истекала новыми мелодиями, которые хлынули из нее в таком изобилии, что даже ей трудно было с ними совладать), она заметила закрытые ставни переднего покоя аббатисы, а это значило, что за ними еще идет разговор.
Пронесло… Она сглатывает, чтобы наполнить слюной пересохший рот. Вот она вышла из лазарета, входит во двор главного здания. Она дрожит, сама не зная, от страха или от возбуждения. О том, что могло бы произойти, не услышь она болтовню Клеменции об ангелах и голос Зуаны в ответ, страшно даже подумать. Надо быть осторожнее. Но откуда ей было знать, что она так долго будет пробираться мимо сумасшедшей, которая услышала ее, хотя она и шла на цыпочках?
— О, это ты. Где же ты была? Как там снаружи, в ночи? Собралось ли уже святое воинство? — И понесла чепуху… — Я больше не могу их считать, теперь ты должна делать это за меня.
Говоря, старуха все натягивала постромки, которые удерживали ее в постели, словно сумасшедшая свою цепь. Вот что случается, когда кого-то держат взаперти против воли: мозги скисают, и всякие фантазии начинают расти на них, словно плесень на сыре. Но ее они не удержат. Она уйдет отсюда сразу, как только будет готова. Когда ключи будут у нее и они вместе придумают план, только ее тут и видели. И пусть разразится скандал. Все равно никто ее не остановит. Даже сестра Зуана…
Вот что заботит ее теперь постоянно: сколько она знает… Прочих она обманет. Даже сестра Юмилиана как будто перестала придираться к ней, так она озабочена благополучием других своих подопечных в пору, когда воздух в монастыре насыщен парами болезни и предвкушением карнавала. Но Зуана…
«Что ты тут делаешь?»
Она снова видит ее лицо в тот миг, когда они встретились в дверях аптеки. В нем была такая свирепость. Неужели она как-то догадалась, что ее приход был вызван не только желанием вернуть книгу? Что, если она знала, что она лжет? Что, если она почуяла запах сиропа, вытекающего из-под пробки, или разглядела очертания бутылки у нее под платьем?
Хорошо, что страх заставил ее сопротивляться…