Гунар уставился на монитор с открытым ртом. Он бы еще понял, если бы ему показали тусклые картинки, которые хранит в памяти плохо отрегулированная камера наблюдения. Но это были яркие и отчетливые снимки. На них была видна даже маленькая бородавка возле правого уха Гунчи.
– Правда, там ты назвался Эриком, – добавил Полищук. – Видимо, тебя ждали на выходе из аэропорта, ты бы прыгнул с картиной в машину – и вперед. Но не получилось. Ты на этой машине выследил сына Виркавса, который получил картину, и понял, где ее искать. Но зачем потребовалось убивать Виркавса?
– Кого? Виркавса? Ну убивал я никакого Виркавса! – вдруг взвился Гунча. И много чего наговорил о клевете, о следовательских ошибках и о своей невиновности.
– Ты бы рингтон в его мобильнике поменял, – сказал, выслушав все это, Полищук. – Опять не удержался, прихватил технику. Аппаратик у Виркавса дорогой, его документы лежат в сохранности, и доказать, что ты украл мобильник, несложно.
– А ты его у меня видел? – не сдавался Гунча. – Мало ли где его Виркавс потерял?
– Так благодаря ему мы тебя и вычислили, чего тут еще доказывать?
Гунча сражался за свою свободу два часа. Он признался в мелочах. Да, стянул у ксендза старинное письмо вместе с переводом на человеческий язык. Да, понял, что существует картина, на которой указано место, где зарыт клад. Да, перекопал весь Интернет и узнал, что есть такая – в Канаде, в частной коллекции. Взял денег в долг, полетел в Канаду, но его даже близко к коллекционеру не подпустили. Зато он узнал, что картина летит в Ригу. Да, летел тем же рейсом – разве это преступление? Да, узнал, что картину повезли в поселок на берегу Белого озера. Да, нашел телефон Виркавса и попытался с ним познакомиться…
– Ты ведь надоел ему своими звонками, – сказал Полищук. – Это ты звонил ему за четверть часа до его смерти.
– Я хотел с ним договориться по-хорошему, – сказал Гунар. – Я звонил ему, я просил только одного – позволить мне сфотографировать картину.
– Ты действительно думал, что он пустит в дом незнакомого человека?
– Я ничего плохого ему бы не сделал! Я бы сфотографировал и ушел. Он сам виноват! – вдруг воскликнул Гунар.
Несколько секунд Полищук молча смотрел на него, не делая попытки поймать на слове.
– Он же мог говорить со мной хотя бы вежливо… Я даже был готов так договориться – он бы сам сфотографировал и выслал мне файл… Я бы сам его довел до нужной величины…
– А не все ли равно, какой величины репродукция картины? – спросил несколько озадаченный Полищук.
– Все равно… – ответил Гунар, но не сразу. Эта едва уловимая пауза была следователем отмечена. Однако Полищук понял, что сейчас от убийцы толку не добьешься – он закаменел в своем упрямстве. Он утверждал, что после той находки на холме ни разу не бывал в Снепеле, отрекался от дружбы с Эйнаром, клялся, что к поискам клада еще не приступал.
– Но зачем нужно было убивать Вишневского? – спросил Полищук.
– Я его не убивал!
– Да, это твой дружок Эйнар потрудился. Но зачем? У вас с Эйнаром было то письмо, что ты стянул у ксендза, у вас была картина. Ради чего? Вы что, собирались истребить всех конкурентов по очереди?
– Никого мы не истребляли!
– Но раз у тебя были и письмо, и картина, почему ты не нашел клад? Вот этого я не понимаю. Может, копать глубже надо было?
– Да я на два метра прокопался, – признался Гунча. – Не было ничего.
– Где же ты копал? – догадался спросить Полищук, который не видел у коровника таких здоровенных ям.
– Вот тут, – Гунча ткнул пальцем в карту.
– Это что-то новенькое…
Место, которое он считал правильным, оказалось в стороне от ям, выкопанных компанией, приехавшей на сером джипе.
– Судя по тому, что ты забрал у Вишневского ксерокопии, на которых был перевод письма, с твоим письмом что-то было не так. Ну, говори.
– Ничего я ни у кого не брал.
Полищук видел, что с налета эту загадку не разгадать. Он еще раз попытался поговорить с Гунчей по-хорошему, попытался узнать, куда мог сбежать Эйнар, но толку не добился – только еще одного взрыва возмущения.
Потом Гунчу отправили в Ригу. – У него что-то с нервами, – сказал Полищук Хинценбергу. – Скорее всего, он проскочил во двор к Виркавсу, когда оттуда выезжала Тоня, и сцепился с ним. Единственная возможность попасть в дом была – через гараж. Он попытался, началась драка, и он провел захват – вот такой. Наверное, и сам не ожидал, что это кончится так плохо.
Вы его оправдываете? – спросил Хинценберг.
– Нет, конечно. И не мое это дело – оправдывать. Вы можете возвращаться с Тоней в Ригу, я останусь. Нужно распутать до конца всю эту историю, опросить всех свидетелей. Ведь Гунчу видели в Снепеле, видели в Кулдиге вместе с Сиполиньшем. Но, пока мы не найдем тех ребят на пепельно-сером джипе, толку не будет.
– Тогда хоть проводите нас на автобус, – попросил антиквар.
– Сергей, вы случайно мой мобильник не видели? Я его, кажется, потеряла, – сказала Тоня.
– Нет, к сожалению, не видел. Какой он?
– Серая «нокиа», слайдер.
– Спрошу у ребят.
– По-моему, он где-то в гостинице пропал… Я думала, он в сумке.
– Может, в магазине вытащили? – предположил антиквар. – Ты же ходила покупать мне носки и себе халатик, и все эти принадлежности. Не расстраивайся, деточка. Я выпишу тебе премию за эту поездку, выберешь себе самый красивый и модный, по которому пальцем елозят.
Полищук позвонил Айвару, тот посмотрел автобусное расписание, и оказалось, что нужно спешить – в распоряжении было всего сорок минут.
Но, когда они втроем шли к автобусной станции на Станционной улице, подала голос мобилка Полищука.
– Ну, поздравляю! – воскликну он, услышав новость. – Сейчас провожу господина Хинценберга – и сразу к вам.
– А что такое? – спросил антиквар.
– Джип нашелся. Он попал в аварию возле Тельшяй, это недалеко от литовской границы. Не очень пострадал, но застрял в городишке. Сейчас его отправили обратно в Кулдигу. В нем сидят поляк и латыш, оба смертельно напуганы.
– И скоро они будут здесь? – спросил антиквар так, что Тоне стало страшно.
– Часа через два, если ничего не случится.
– Деточка, мы никуда не едем!
Тоня с ненавистью посмотрела на Полищука. Ведь знал же следователь, что антиквар не упустит такой возможности развлечься, мог бы и промолчать!
Все развернулись и пошли обратно на Лиепайскую улицу.
Кабинеты были заняты, пришлось сесть в кафе неподалеку.
Полищук устал за эти дни – явно не высыпался. Хинценберг пошел к барменше и объяснил, какой именно кофе требуется этому господину с хмурой рожей. Барменша сразу не поняла, и тогда он, забыв про свою обычную галантность с деточками и милочками, устроил ей разгон.