По лицу Матильды пробежала тень. Настроение сразу испортилось. Ее мать была в руках инквизиции. Матильда в точности не знала, чем занимались эти монахи, но ей было хорошо известно об их жестокости. У человека, попавшего в Дом инквизиции, практически не было шансов когда-либо выйти оттуда. Тем не менее инквизиторы были людьми Бога и посланцами Папы. Если ее мать навлекла на себя их гнев, значит, в этом надо было усматривать наказание за тяжкий грех, совершенный ею. Размышляя о случившемся, Матильда проявляла к матери снисходительность и не слишком злилась на нее, хотя, если Аньес де Суарси признают виновной, разразившийся скандал может отразиться на дочери и испортить ей будущее.

По крайней мере она избавилась от этого отвратительного Клемана. Слабость, которую Аньес де Суарси питала к маленькому батраку, сыну служанки, всегда уязвляла Матильду. А с каким пренебрежением он относился к единственной законной наследнице! Если он думал, что она не понимала, с каким презрением он порой слушал ее, он глубоко заблуждался. Дурак! Кто сейчас взял ошеломляющий реванш? Она! Он же бежал из мануария как вор, доказав, по мнению Матильды, что у него была нечистая совесть. Аделина рассказала ей, что помимо рабочей лошади, которую дала ему хозяйка, он почти ничего не взял с собой: лишь немного еды и одеяло. Ему пришлось расстаться со своим арбалетом, ведь сервы не имели права носить оружие. Еще одна глупая выходка ее матери! Надо же было вооружить этого мерзкого негодяя арбалетом, пусть даже маленьким! В голову девочки пришла соблазнительная мысль. Леса таили много опасностей. По ним бродило много хищников, как на двух ногах, так и на четырех лапах. Может, какой-нибудь разбойник уже порвал его на куски?

В комнату робко вошла Барба, служанка, которую к ней приставил дядюшка, и прервала многообещающий поток мыслей девочки.

— Чего тебе надо? — прикрикнула на нее Матильда.

— Мессир Эд желает, чтобы вы оказали ему честь, приняв у себя, мадемуазель.

При имени ее любимого дядюшки лицо Матильды просветлело.

— Это честь для меня. Чего ты ждешь? Иди и передай ему мои слова.

Девушка еще не успела выйти из комнаты, как Матильда бросилась к зеркалу, чтобы убедиться, что с прической и платьем все в порядке.

Эд расхохотался, когда она развела руки и сделала пируэт, чтобы он увидел, как его подарок выгодно подчеркивает ее изящную фигуру.

— Вы восхитительны, моя племянница, и вы украсили своим присутствием мой дом, — заявил он с легкой печалью в голосе.

Польщенная комплиментом девочка тут же угодила в расставленную Эдом хитроумную ловушку:

— Я вижу, вы в плохом настроении, дядюшка.

Эд обрадовался, что ему удалось так быстро добиться своей цели.

— Дело в том, моя принцесса, что ваша мать… которую я люблю как сестру, вы же знаете… Так вот… Этот процесс будет иметь прискорбные последствия для нас всех. Если ее признают виновной в ереси, как я этого опасаюсь, позор падет на вас и на меня. Я знаю, у вас острый ум. Вы должны понимать, что приговор мадам Аньес испортит наши отношения с королем Франции, не говоря уже о бесчестии, которое навсегда запятнает наше имя. Да, разумеется… Я прожил жизнь, но ваша жизнь только начинается, и стало бы огромной несправедливостью, если…

Свои слова Эд закончил печальным вздохом.

Ошеломленная Матильда понурила голову. Дядюшка подтвердил, что она не напрасно беспокоилась вот уже несколько недель. Готовая вот-вот расплакаться, Матильда прошептала:

— Действительно, как несправедливо нас обоих связывать с ошибками моей матери. Дорогой дядюшка… что мы можем попытаться…

— Все прошлые ночи, когда сон бежал от меня, я строил различные планы защиты. Один из них показался мне удачным… но мне неприятно говорить о нем с вами.

— Расскажите, дорогой дядюшка, умоляю вас. Сейчас настали суровые времена.

— Дело в том… Какие страдания я должен вам причинить, а ведь ваше счастье — это для меня бесценное сокровище…

Матильда не сомневалась в этом. Вдали от печальных и холодных стен Суарси Матильда, которую одевали в дорогие наряды, каждое утро причесывали, два раза в неделю купали в воде, разбавленной молоком и ароматами розмарина и мальвы, которой все кланялись как молодой даме, наконец обрела жизнь, существовавшую прежде лишь в ее мечтах. Но нет! До сих пор она была лишена всего этого из-за упрямства матери, но сейчас она не потерпит, чтобы ее лишили того, что принадлежало ей по праву! К тому же она должна была постараться защитить своего дядюшку-благодетеля.

— Умоляю вас… Для меня нет больших страданий, чем видеть, как вас покроют позором из-за заблуждений моей матери, к которой вы всегда были так добры. Слишком добры.

Прекрасно. Хорошенькая, но глупая тетеря сама прыгнула в силок!

— Вы такая смелая, моя лучезарная принцесса. Вы моя опора в этой круговерти. Нам не остается ничего другого, как использовать довольно неприятный план. Свидетельство.

Матильда не удивилась. Она уже думала об этом. Разве в одной из энциклик Папа Гонорий III не советовал: «Пусть каждый из вас приготовится к бою и не жалеет ни своего брата, ни самого близкого родственника»? Она повинуется приказу наместника Бога на земле.

— Как вам известно, моя племянница, инквизиция рассматривает тех, кто не выдал еретика, как его сообщников… Как же я себя корю за то, что мне приходится терзать вашу юную душу таким решением!

— Не корите себя, дядюшка. Если бы моя мать не сделала глупость, не приютила бы эту… вероотступницу Сивиллу, к тому же беременную, мы, вы и я, не оказались бы в подобном положении. В конце концов… Кто может сказать, что это сатанинское отродье, этот суккуб не заронил семена ереси в душу моей матери, приговорив ее к вечному проклятию, более страшному, чем судебный процесс? Я дрожу от ужаса.

Дом инквизиции, Алансон, Перш,
ноябрь 1304 года

Первые дни ноября выдались теплыми и дождливыми. После каждого ливня дороги превращались в месиво из зловонной грязи, но Никола Флорен не жалел о теплом солнце Каркассона. Ему удалось, как он сам говорил, «отложить про запас» другие, более прибыльные дела, которые он будет рассматривать после процесса Аньес де Суарси. С минуту на минуту он ждал визита одной из будущих поставщиц денежных средств.

Никола Флорен приказал, чтобы Аньес де Суарси продержали неделю в подземной камере Дома инквизиции. Ей не разрешали умываться и переодеваться, а отхожее место чистили только раз в три дня. Ее рацион сводился к трем мискам молочного супа с корнеплодами [28] и четвертушке хлеба голода [29] . Аньян, секретарь Флорена, заказывал этот хлеб у хозяина публичной печи. Удивленный хозяин решил, что в этот урожайный год подобная эксцентричность вызвана обетом покаяния.