Однако, невзирая на справедливые эдикты, нашлись туземцы, отнюдь не настроенные на нас работать. Они начали играть в кости, используя окрашенные сливовые косточки, и устроили подобие карточной игры с помощью высушенного тростника, когда должны были работать в поле. Ночами многие из них пели и плясали вокруг костров возле нашего поселения. Их пение доносилось даже до моей комнаты. «Туземцы представлялись мне весьма похожими на древних британцев, — как-то вечером сказал я моему юнцу, когда он подавал мне каплуна и процеженный бульон, — но теперь мне кажется, что они ближе к диким ирландцам. Они крайне непостоянны и вспыльчивы как порох, а их одеяния из оленьих шкур не слишком отличаются по покрою от ирландских накидок. И завывают они подобно кровожадным ирландцам. Слышишь?» — «Это всего лишь их песня». — «Варварские вопли — точно из преисподней». — «Первым дал им пиво Прирост Доббз, сэр. И неплохо на этом нажился».
Юнец всегда совал нос куда не следовало, но я предпочитал этого не замечать. «До меня дошла весть, будто невдалеке от нас живут каннибальские племена. Тебе не доводилось читать об ирландских язычниках, которые питались ягодицами мальчиков и женскими сосками? Их очень хорошо описывает Холлис в своих "Памятных записках". — Я не смог удержаться от вздоха, а потом отхлебнул из стакана привычный глоток простой воды. — Среди всех рас и в любом краю света царит одинаковая дикость. Куда бы мы ни направились на этой земле, Гусперо, нас встретят чудовищные стоны и жуткие крики». — «Невесело это слышать». — «Но какими бы неуправляемыми и разнузданными предрассудками ни был одержим народ, их всегда можно побороть силой ясного разума и благочестивого наставления. Пришло время, Гус, искоренять этот мир нежити и всего, чем они пугают». — «То есть?» — «Пора обучать наших индейцев молитвам».
На следующее утро я вызвал к себе Джона Первоступа, старшего сына вождя. Мне было известно, что индейский юноша и Гусперо в последние недели обучали друг друга начаткам своих языков, и потому я попросил обоих сесть передо мной. «Расскажи мне о Боге, дорогой Первоступ». — «Маннит». - «Этим словом, полагаю, ты обозначаешь божество». Я был приветлив, но полон непреклонной решимости. «Кепшн. Ветуоманит. Кеесуккуанд». — «Он объясняет вам, сэр, что у его народа много богов». — «Мне это совершенно ясно, Гусперо. Они раздавлены предрассудками. Могут поклоняться луне, а могут и слонам. Годятся и в монахи. Дражайший Джон Первоступ, как ты поклоняешься своему богу?» Я молитвенно сложил руки. «Поклоняться?»
Гусперо немного поговорил с индейцем, а потом ответил за него: «Они не поклоняются своему богу: говорят, что раз он бог, то не причинит им вреда». — «В высшей степени поразительно. Слепое язычество».
Я, возможно, произнес это чересчур резко, и Первоступ зашептал что-то моему юнцу. «Он говорит, сэр, не надо сердиться. Говорит, они опасаются бога англичан, потому что он подчинил их себе». — «Рад это слышать. Признак должного благоговения. Спроси его о дьяволе». — «О, мне уже поднарассказали об этом чудном джентльмене. Желаете о нем послушать?» — «Разумеется». — «Говорят, будто он иногда является в образе белого мальчика». — «Очередной абсурд. Белый цвет всегда олицетворяет чистоту и добродетель. А вместо ангелов у них арапы?» — «Если припомните, сэр, нас иногда кличут дьяволами».
Я поднялся со стула и подошел к книжным полкам. «Они невежественны как цыгане. Обманутые своими колдунами…» — «Паувау, сэр». — «Прости мне, Гусперо, но я не в состоянии изломать свой английский язык ради выговаривания этих иноземных имен. — Я протянул руку и притронулся к книгам. — Только колдуны. Завывают и бормочут. Мне вспоминаются паписты в причудливых ризах, разгуливающие по сцене своего главного престола. — Я вернулся на место. — Распространяя дымку ладана и гул дешевых колоколов. Скажи мне, Первоступ, ты всегда верил своим колдунам?»
Гусперо перевел вопрос и снова передал мне ответ. «Он говорит, сэр, что они не помнят времени, когда они были не такими, как сейчас». — «Понятно. Все тот же давний хоровод вокруг обманчиво слепящих костров, о которые люди спотыкаются и падают в огонь. Ты улавливаешь мою мысль, Гус?» — «Если вы имеете в виду тот танец, при котором я присутствовал…» — «Я имею в виду традицию, оболтус. Традиция останется прожорливым червем до скончания века. Однако нам необходимо энергично взяться и ее затоптать. Джон Первоступ, я должен обратиться ко всему твоему народу». — «КоваутамЪ Юноша спросил индейца, и тот знаками показал, что понял мои слова. «Я взбудоражу их умы желанием познавать».
Итак, спустя две недели после этого разговора, я встретился со старейшинами племени на торжественной сходке, имевшей целью обсудить вопросы веры. Элеэйзер Лашер вновь согласился выступить переводчиком, поскольку я не особенно доверял усердию моего юнца в роли толмача. Я начал свою речь с намерением угодить языческому сердцу. «Мне снилось, будто я стою здесь и вижу, как из-под земли поднимается церковь».
Послышался выкрик одного из туземцев: «Мя- маскишауи», однако мистер Лашер его не перевел.
Я знал, где стоит этот туземец, и, повернувшись к нему лицом, учтиво попросил его описать природу их божеств. Ему явно не хотелось обсуждать подобные материи, но его переубедил Элеэйзер Лашер, который и перевел ответ. «Он говорит вам, что их великий бог, Кавтантоввит, обитает в пещере на юго-западе, откуда дуют теплые ветра». — «Ясно». — «Еще у них много странных рассказов о некоем Ветуксе — человеке, который творил среди них великие чудеса, и пророчества его сбывались». — «Безусловно, забавы нечистого». — «Он ходил по воде. И, согласно молве, вознесся на небеса». — «Еще одно вопиющее суеверие. А что собой представляют их небеса?»
Элеэйзер снова задал вопрос индейцу, которого я заподозрил теперь в причастности к магии и колдовству. «Там очень плодородная почва, мистер Мильтон. Там не нужно ни еды, ни одежды. Только стоит пожелать, и будет все». — «Нас так же могут зачаровать пышность и пестрота папистского представления. Прошу, продолжай». — «Люди на небесах ничего не делают. На поле зерно, бобы и тыквы прорастают сами собой». — «Неужели? И, конечно же, там всюду растут яблони и прочее».
Элеэйзер посовещался с предполагаемым чародеем. «Да, они всегда цветут и плодоносят». Я не мог удержаться от смеха. «Но змеи-то, надеюсь, там не водятся?»
Дикарь ничего не в силах был понять, но я услышал, как он подошел ко мне и встал рядом. «Бог англичанина весь муха, — процедил он, — а сам англичанин весь скво». А потом плюнул мне в лицо. Среди индейцев тотчас же поднялось смятение: еще ни разу никому из них не приходилось быть свидетелем подобного оскорбления, нанесенного англичанину. Я не шевельнулся и сидел неподвижно, пока волнение не улеглось. «Сегодня, — тихо произнес я, — я заключаю с Богом торжественный завет искоренить языческие суеверия. Я не допущу ни идолов, ни обрядов, ни свечей в полдень, ни прочего измывательства. Довольно».
Двумя днями позже братия Нью-Мильтона на своей ассамблее обнародовала предписание, обязующее констеблей запретить знахарство и языческие службы повсеместно на территории поселения; я же предложил выпустить эдикт, ставящий целью окончательно и бесповоротно искоренить подобную практику, буде она обнаружится среди торгующих с нами индейских племен. Меня, однако, настоятельно убедили сохранять выдержку, поскольку было бы довольно опасно выступить сразу против всех индейцев. Поэтому я отдал распоряжение, чтобы наш богоспасаемый народ нанимал себе в работники или вел товарообмен только с теми богомольными индейцами, которые прониклись истиной, заключенной в Ветхом и Новом Завете. Одновременно, дорогой Реджиналд, я учредил молитвенные школы, и в первое воскресенье очередного месяца двадцать туземных мужчин и женщин уже читали нараспев «Отче наш». Мне потребовалось затратить немало усилий на то, чтобы выучить текст на их родном языке и тем самым подавать им пример. «Нушун кесуккут, куттианатамунх кувесуонк». На этих еженедельных занятиях я начал также проповедовать им догматы веры, катехизис, учить правильно рассуждать и уметь пользоваться выкладками разума. «Куккетассутамунк пейамутч». Мне пришло в голову, что следует продемонстрировать им часы и механические приспособления, изобретенные англичанами к вящей славе Вседержителя. После урока туземцы выстраивались в очередь с тем, чтобы поцеловать Святое Писание, которое я держал в руках. При этом, через посредство Элеэйзера Лашера, я провозгласил: «Паусук наунт манит». Бог един. Само собой, я так и не смог привыкнуть к вони пропитанных медвежьим жиром шкур, которые служили им одеждой, и потому обязал всех богомольных индейцев носить платье английского покроя. Я истолковал им состояние, в коем они пребывали прежде, одним словом — Ковауваунемун, что означает «сбиться с верной тропы», имея все основания надеяться, что это сравнение понравится им ввиду сходства с их собственным опытом преследования дичи в лесу. Мне говорили, будто их бог сотворил мужчину и женщину из дерева, из корня которого якобы и произросло все человечество. Это особенно меня озаботило. «Нет. Нет. Как, Элеэйзер, перевести, чтобы они мне внимали?» «Нетопкихкта». - «Пожалуйста, переведите им следующее. Бог взял у Адама ребро и сотворил из этого ребра женщину. — Я намеренно выбирал самые простые слова. — Увидев женщину, Адам сказал: "Это моя плоть". Вы должны забыть все ваши старые суеверные россказни». На этом я завершил урок и вернулся к своим размышлениям.