— Сердце мое в полной исправности, сэр.

— Как бы то ни было, я могу облегчить напряжение этого нерва. Полагаю, вам доводилось пробовать опийную настойку?

— Мне давали ее. Когда у меня была горячка.

— У меня имеется нечто получше. У меня есть порошок собственного изготовления, который следует смешивать с опиатом.

— Вы предписываете это средство и ему? — Я взглянул на Байрона, погруженного в беседу с Биши, и услышал, как он произнес фразу «современный Прометей».

— Разумеется. Он называет его своею музой.

— И эта дрожь, как вы ее изволите называть, прекратится?

— Несомненно. В то же мгновение.

— Я буду вашим должником, мистер Полидори.

— Рад буду посодействовать делу экспериментальной философии. Вы возвратитесь к своим трудам с обновленными силами и свежим восприятием.

— Неужели это средство столь действенно?

— Оно творит чудеса.

Биши с Байроном, по всей видимости, готовы были беседовать до поздней ночи, я же чувствовал утомление и нуждался в отдыхе. Спустя несколько минут я их покинул, но перед тем, как уходить, дал Полидори свой адрес, и он пообещал навестить меня на следующий день.

Вышедши на Стрэнд, я вспомнил слова Байрона касательно подлинных драм городской жизни. Сколь многим из этих сбившихся в толпу мужчин и женщин, окутанных сейчас туманом, придется испытать на себе влияние событий, причиной которых являюсь я? Существо обладает силой ранить и убивать; скольких же коснутся его злодеяния, напрямую или опосредованно? В большом городе это угрожает многим.

— Вот дьявольщина, — сказал кто-то своему спутнику. — На ярд перед собой ничего не видать.

Голем в описании Полидори принес мне своего рода успокоение. Я не слишком-то верил в его существование, но тем не менее рассказ о его возможном уничтожении меня порадовал. Сумей Полидори заполучить слова ритуала, заманчиво было бы опробовать их на существе. Раздумывая над этим, я нечаянно столкнулся с высоким человеком, внезапно выросшим из тумана.

— Прошу прощения, сэр, — сказал он. — Боже правый, да это же мистер Франкенштейн!

Я узнал в нем Селвина Армитеджа, окулиста.

— Прошу прощения, мистер Армитедж. Я шел, не глядя куда иду.

— Тут, мистер Франкенштейн, никому толком ничего не разглядеть. Даже мои глаза не способны пронизать мрак. Вы разрешите мне пройтись с вами в эту сторону?

— Буду вам признателен. Как поживает ваш отец? У меня сохранились самые приятные воспоминания о нашем разговоре.

— Увы, папаша скончался.

— Очень сожалею.

— Это произошло внезапно. Нарыв в горле. В последние минуты перед смертью он призывал доктора Хантера, чтобы тот его вырезал. Он был в беспамятстве.

— Матушка ваша держится стойко?

— Да. У нее хватает сил. Она настаивает на том, чтобы не закрывать дела. Теперь я стою за прилавком. Но знаете ли, мистер Франкенштейн, вы вселили в меня вдохновение.

— Каким образом?

— Ваши речи об электрическом потоке привели к тому, что я задумался. А раздумья привели к тому, что я начал кое-что мастерить. А это привело меня к гальванической машине.

— Вы ее соорудили?

— Я обратился к изначальным принципам. Это весьма простое устройство, состоящее из проводов и батарей.

— Какова была ваша цель?

— Известно ли вам, что у папаши моего была коллекция глаз?

— Нет, сэр.

— Многие из них прекрасно сохранились в заспиртованном виде. Глаза собак. Глаза ящериц. Человеческие глаза.

— Рассказывать далее нет нужды, мистер Армитедж.

— Я заставил зрачки сокращаться. А радужные оболочки — дрожать.

— Признателен вам, мистер Армитедж, но мне пора. Доброго вам вечера, сэр.

Не успел он ответить на мое прощание, как я перешел улицу и затерялся в тумане. Отчета об его экспериментах мне было не вынести. Собственные мои труды и амбиции представлялись мне теперь до того постыдными, что видеть, как тем же путем идут другие, было невыносимо. Что, если эта электрическая мания распространится повсюду? К чему это приведет? Я медленно побрел домой через туман.

Глава 18

— К нам какой-то незнакомец пожаловал, — сказал Фред.

— Что за незнакомец?

— Плюгавый. На битое яблоко похож.

— Это, верно, лекарь. Проведи его в комнаты.

— Лекарь? Что с вами такое приключилось?

— Он собирается отрезать мне ногу. (Фред взглянул на меня в ужасе.) Ничего со мной не произошло, Фред. Этот лекарь — мой друг.

— Как угодно, сэр. Никогда я прежде не слыхивал, чтоб лекари в друзьях числились.

И он, по-прежнему не скрывая определенного подозрения, привел в комнату Полидори.

— А, Франкенштейн! Как поживаете?

— Отлично поживаем, сэр, — отвечал Фред. — Живы-здоровехоньки.

— Довольно, Фред, можешь идти.

— Если понадоблюсь, сэр, вы уж меня позовите. — Фред неохотно покинул комнату под пристальным взглядом Полидори.

— По моим наблюдениям, у этих лондонских мальчишек имеется склонность к рахиту, — сказал тот. — От этого ноги у них делаются кривоватыми.

— Я в нем этого не замечал. В городе, насколько мне известно, эту походку называют «вразвалочку».

— Вот как? Стало быть, причины тут социальные, а не физические?

— Они подражают друг дружке. Так мне, по крайней мере, представляется.

— Вы зоркий наблюдатель, мистер Франкенштейн. К делу. Я принес его. — Открыв небольшой саквояж, принесенный им с собой, он вынул флакон со стеклянного пробкой. — Я уже смешал порошок с опийной настойкой. Вначале вам довольно будет пяти или шести капель.

— В начале было слово. — К чему я это сказал, не знаю, — сказал, да и все.

— Слов, надеюсь, не будет. Один лишь покой.

— В какое время суток рекомендуется его принимать?

— Я сторонник раннего вечера. Преимущества вы почувствуете на следующий день, после глубокого сна. Но если дрожь вызывает у вас беспокойство или если вы испытываете сильное беспокойство иного рода — следует принять его тотчас же.

— Какова же цена, мистер Полидори?

— Никакого дурного воздействия на ваш организм это не произведет.

— О нет, я имею в виду цену этой жидкости.

— Это мой вам подарок, сэр. Я ничего не возьму за него. Если в будущем вы пожелаете купить еще, то мы с вами придем к разумному соглашению.

На том мы и порешили. Я благодарен был за настойку, однако не мог отделаться от неприятных ощущений, которые вызывал во мне Полидори. Он был слишком наблюдателен. По его словам, Биши с Байроном весь вечер прокутили у Джейкоба, тогда как он спал, положив голову на стол. Когда они наконец вышли на Стрэнд, то час или более провели в поисках кеба.