Искры искрами, а Вторая мировая война зажгла здесь поистине опустошительные пожары, и обширные части Ист-энда были сметены бомбардировками. В Степни, Попларе и Бетнал-грин исчезло с лица земли примерно 19 % застройки. В очередной раз с Ист-эндом жестоко обошлась его индустриальная история: целями немецких бомбардировщиков стали порты, заводские районы близ Ли-Вэлли и само население Ист-энда в качестве «показательного примера».
О значимости лондонского востока на протяжении всей войны говорит тот факт, что сразу же после празднования дня победы в мае 1945 года король и королева посетили Поплар и Степни. Это был, пожалуй, единственный способ прозондировать настроения людей в районе, который с XIX века считался таинственным.
Даже в 1950-е годы обширные зоны Ист-энда все еще квалифицировались как «участки, пострадавшие от бомбардировок»; там росли необычные для города травы и устраивала игры ребятня. В рамках временной программы расселения возводились ниссеновские бараки [143] и сборные одноэтажные типовые домики; многие из них жилищ простояли двадцать и более лет. Разрабатывались и другие схемы размещения жителей Ист-энда — прежде всего следует упомянуть «Проект для Большого Лондона» профессора Аберкромби, предложившего переселить многих лондонцев в города-спутники за пределы «зеленого пояса». Предполагалось перевести туда большое число жителей Хэкни, Степни и Бетнал-грин; однако вся история Лондона говорит о том, что подобные градостроительные опыты могут быть успешными лишь отчасти. Столь же пристальное внимание было уделено перестройке и перепланированию опустошенного Ист-энда, как будто его характер мог быть коренным обратом изменен. Но разве можно перечеркнуть три столетия человеческого житья?
Несмотря на все перемены, произошедшие в Ист-энде в 1950-е и 1960-е годы, стоило лишь завернуть за угол, чтобы увидеть сплошную террасу стандартных жилищ, возведенных в 1880-е или 1890-е; здесь по-прежнему стояли георгианские дома и распланированные «жилые массивы» 1920-х и 1930-х. Послевоенный Ист-энд был настоящим палимпсестом. Для тех, кому было дело до подобных вещей, здесь имелись дышавшие забвением и упадком каналы с темной водой, газовые заводы, старые пешеходные тропы, ржавеющие мосты; здесь были замусоренные и поросшие бурьяном пустыри, заброшенные фабрики, каменные ступени, которые вели в никуда. Все еще можно было найти старинные улицы, застроенные крохотными домиками из желтого кирпича с характерной планировкой: маленькая общая комната, коридор ведет, минуя ее, от входной двери прямо на кухню с окном во дворик; наверху две спаленки, внизу подвал. От Баркинг-роуд ответвлялись десятки боковых улиц — например, шедшие одна за другой Ледисмит-авеню, Кимберли-авеню, Мафекинг-авеню, Маколей-роуд, Теккерей-роуд, Диккенс-роуд, — где бесконечные вереницы пригородных коттеджей чуть повыше уровнем, чем террасы Бетнал-грин или Уайтчепела, с легкостью сохраняли в 1960-е годы атмосферу конца XIX века.
Примером разбросанности и разнородности может служить административный район Хэкни. В центре внимания одного исследования, многозначительно названного «Путешествие по руинам: последние дни Лондона» и опубликованного в 1991 году, лежит улица Долстон-лейн. Для Патрика Райта, написавшего эту книгу, символом административной заброшенности служит «всеми забытое угловое здание муниципальных служб». Однако былые энергетические импульсы все еще чувствуются, и Долстон-лейн с ее фабриками, магазинами одежды и мелкими предприятиями «являет нам пеструю смесь строительной, торговой и промышленной деятельности».
Одна из самых удивительных особенностей нынешнего Ист-энда — экономическая живучесть современных подобий маленькой мастерской XIX века. Многие крупные местные артерии — такие, как Хэкни-роуд, Роман-роуд и Хокстон-стрит, — полны выходящих на улицу мелких предприятий: здесь и ремонт телевизоров, и продажа газет, и обивка мебели, и торговля фруктами, и услуги краснодеревщика, и обмен валюты. В восточной части города, где исторически земля и недвижимость дешевле, чем в западной, пережитки прошлых десятилетий еще существуют, медленно сходя на нет.
Есть в Ист-энде любопытные уголки, где проглядывают образчики иной преемственности. В Уолтемстоу на улице Черч-хилл, чуть восточнее Хай-стрит, внезапно возникает некий призрак загородной местности; здесь поистине особая атмосфера, ведь все соседние улицы, в том числе Хай-стрит, Маркхаус-роуд и Коппермилл-роуд, — это типичный ист-эндский пригород. Тем не менее на Черч-хилл словно бы сама территория излучает дух былой сельской округи. Многие другие участки сходным образом сохраняют свое лицо. В Баркинге, к примеру, чувствуется суровость — ничего похожего на Уолтемстоу; кажется, что здесь удержалось коренное население, у которого даже в осанке есть некая сумрачная жесткость. Сохранившаяся часть древнего аббатства нисколько не рассеивает эту местную атмосферу, которая мощно поддерживается присутствием старого ручья, бывшего некогда главным источником существования для большинства здешних жителей. Этот район кажется странно изолированным или обращенным внутрь себя, и лондонский акцент тут особенно силен. В Пеннифилдс, где столетие с лишним назад обитали малайцы и китайцы, теперь живет изрядное количество вьетнамцев. На Слейтер-стрит в Шордиче, где испокон веку был район красных фонарей, торгуют подержанной порнолитературой. Рынок на Грин-стрит в Ист-Хеме позволяет ощутить энергию и дух средневекового Лондона. Вообще, древняя коммерческая жизнь города ныне пробуждена (если, конечно, она когда-нибудь засыпала) в таких разных районах, как Вест-Хем и Стоук-Ньюингтон, Спитлфилдс и Лейтонстоун.
Пешая прогулка по ист-эндской округе, как правило, открывает шору одно-два георгианских здания, где, возможно, располагались какие-то крупные средневикторианские учреждения, а теперь размещаются местные службы или центры социального обеспечения; сохранились остатки застройки конца XIX века наряду с муниципальными домами 1920-х и 1930-х; имеются пабы и заведения, где принимают ставки на лошадей, наряду с вездесущим неспециализированным магазинчиком; рядом торгуют прессой; имеются таксомоторные агентства и учреждения, специализирующиеся на телефонных звонках в Африку или Индию; имеются разнообразные муниципальные жилые дома и массивы, самые старые бок о бок с малоэтажными 1980-х годов и девятнадцатиэтажными башнями того же периода. Непременно будет открытая площадка или сквер. В некоторых местах Ист-энда арки под бесчисленными железнодорожными путями используются для автосервиса или складирования товаров.
Не обошлось, конечно, и без серьезных перемен. Поплар-Хай-стрит была людной артерией с множеством магазинов, лотков и закопченных зданий по обеим сторонам — теперь это просторная улица, застроенная пятиэтажными муниципальными домами, пабами и магазинами из желтого кирпича. Вместо гудения густой толпы и гомона купли-продажи ныне слышен лишь прерывистый шум транспорта. Такова теперь немалая часть Ист-энда. На месте пестрых разностильных скоплений магазинов и жилых домов теперь возведены «массивы» зданий, единообразных по размерам и фактуре; заменой бесконечным сплошным террасам маленьких домишек служат нынешние городские «шоссе». Изменившиеся участки города кажутся какими-то облегченными — возможно, потому, что они утратили связь со своей историей. У западного конца Поплар-Хай-стрит, сразу за Пеннифилдс, в свое время кофейня Джозефа Найтингейла, где подавали, помимо прочего, бифштекс, почки, печень и бекон, примыкала к магазинчику Джеймса Макьюэна, где торговали кониной, а тот, в свою очередь, — к парикмахерской Джорджа Эйбларда; строения эти имели несхожие фасады и различались по высоте. В недавние годы этот угол был застроен трехэтажными муниципальными домами из красного кирпича; мимо идет небольшая улица — Солтуэлл-стрит. Былой опиумный квартал в Лаймхаусе ныне представлен китайским заведением, где торгуют едой на вынос. В прошлом здесь проходила улица Бикмор-стрит, и сохранилась фотография 1890 го да, на которой толпы детишек позируют у магазинов со сводчатыми окнами; на месте этой улицы теперь площадка для игр.