Хоксмур кивнул, вернул пачку свидетельских заявлений и склонился над новой кипой бумаг. Там тоже были признания, письма от людей, объяснявших в мельчайших подробностях, что бы они хотели сделать с убийцей, когда его поймают (по какой-то случайности некоторые из них заимствовали меры из его собственного репертуара). Хоксмур привык к подобным посланиям, ему даже нравилось их читать — в конце концов, чужое воображение, выставляемое напоказ, способно производить забавный эффект. Но были и другие письма, менее прочувствованные, которые не переставали его злить: так, один из пишущих требовал более развернутой информации, а другой предлагал советы. Известно ли полиции, читал он, что дети часто убивают других детей; не кажется ли им, что неплохо было бы допросить школьных приятелей бедного мальчика? Будьте с ними построже, дети постоянно врут! Еще один из пишущих спрашивал, не было ли тело искалечено, и если да, то каким образом? Он положил лист и уставился на стену перед собой, покусывая при этом ноготь большого пальца. Когда он снова взглянул на свой стол, внимание его привлекло другое письмо. На разлинованном листе сверху была напечатана фраза «не забыть», вызывая предположение, что его вырвали из блокнота для заметок. Там были нарисованы четыре крестика: три из них образовывали вместе треугольник, а четвертый помещался немного в стороне, так что все сооружение напоминало стрелу:

Фигура была Хоксмуру знакома; внезапно он сообразил, что если принять каждый крестик за условный значок, обозначающий церковь, то перед ним схема местоположения преступлений: Спиталфилдс — вершина треугольника, Св. Георгий-на-Востоке и Св. Анна — концы основания, а к западу — Св. Мэри Вулнот. Под этим было нацарапано карандашом: «Знайте, что обо мне заговорят». А затем шла еще строчка, выведенная так слабо, что Хоксмур едва разобрал ее: «Дай умереть малым сим». Затем он перевернул лист и вздрогнул, увидев картинку: человек, стоящий на коленях, к правому глазу приложен белый диск — это был рисунок, который на его глазах выходил из-под руки бродяги поблизости от Св. Мэри Вулнот. Под ним было написано печатными буквами: «ВСЕЛЕНСКИЙ АРХИТЕКТОР». Размышляя об этом, он потихоньку сунул письмо в карман.

— Ну, и что вы об этом думаете? — Такой вопрос задал он Уолтеру позже, когда они сидели вместе в кабинете Хоксмура, разглядывая знак в форме стрелы, лежавший теперь на столе между ними.

— Да ничего не думаю, вообще-то. Если компьютер…

— А бродяга?

Это Уолтера озадачило.

— Может, это один и тот же человек рисовал. А это его знак, этого бродяги: «Надежды нет» или что-нибудь такое. Давайте я на экспертизу отдам?

— А одного бродягу убили. Тут может быть какая-то связь.

Хоксмур видел, как образуется некая схема, но ее неясность раздражала его.

— Насколько я понимаю, сэр…

— Насколько вы понимаете, Уолтер, расскажите мне, что же вы понимаете.

Это его обескуражило.

— Я просто хотел сказать, сэр, что тут необходимо рассуждать логически.

— Ну да, разумеется, логически. В таком случае расскажите мне логически. Откуда ему известно про церкви?

— Может, эти крестики вовсе не церкви.

Хоксмур не обратил на его слова никакого внимания.

— Я ни разу не говорил про церкви. Никому из посторонних. Конечно, это церкви — что же еще.

Это последнее замечание было снова обращено к Уолтеру. Тот неловко заерзал под взглядом Хоксмура, пытаясь придумать какую-нибудь конструктивную реплику.

— А тот бродяга там правда был?

— Да, Уолтер, был, это я точно знаю. Это меня и беспокоит.

* * *

Когда Хоксмур уходил с работы, стоял туманный вечер, и вокруг почти полной луны образовался круг розоватого света. Он пошел вверх по Уайтхоллу, потом свернул вправо, на Стрэнд, заметив в тот самый момент, как его дыхание смешивается с туманом. Позади него раздалось: «Я лишнего наговорил!», но, повернув голову, он увидел только двоих детей, идущих в его сторону по вечернему холоду. Они пели:

Скажи мне, что там, впереди —

Ужель нам смерти не уйти?

Скажу тебе, что впереди:

Да, всем нам смерти не уйти.

Но это ему, видимо, почудилось, потому что вслед за тем он услышал: «Подайте старому Гаю!» [58] Заглянув в коляску, которую двое детей везли перед собой, он увидел соломенное чучело с раскрашенным лицом.

— Что вы с этим делать собираетесь? — спросил он, бросив три мелкие монеты в протянутую руку одного из детей.

— Жечь его будем.

— Лучше погодите, пока не надо. Погодите.

И он пошел дальше. Свернув на Кэтрин-стрит, он решил, что слышит за спиной звук шагов, принадлежащих кому-то одному. Он быстро обернулся со вздохом, но увидел лишь толчею вечерних прохожих; шли они, наклонившись вперед. Потом, пройдя немного дальше, он опять услышал те же шаги, громче отдававшиеся эхом в тумане. «Ты у меня попляшешь», — прошептал он и зашагал быстрее, резко свернул на Лонг-эйкр, перешел улицу среди множества машин, выезжавших с Сент-Мартинз-лейн, и рванул дальше по окрестным переулкам. Обернувшись в следующий раз, он улыбнулся — больше его никто не преследовал.

На самом деле за ним ходил Уолтер. Поведение начальника начинало его тревожить, в немалой степени потому, что он был связан с Хоксмуром, и его собственные взлеты и падения несомненно зависели от репутации последнего. На работе были люди, считавшие Хоксмура «несовременным», даже «безнадежно отставшим от жизни»; именно для того, чтобы заткнуть рот тем, кто так говорил, Уолтер и пытался заинтересовать его компьютерной техникой. Но странность поведения Хоксмура в последние дни: его неожиданные приступы ярости и не менее внезапные погружения в молчание, его привычка уходить куда-нибудь в одиночку, словно совсем отстраняясь от дела, — все это, в сочетании с явной неспособностью хоть как-то продвинуться в расследовании убийств, вызывало у Уолтера определенное беспокойство. Он полагал, что Хоксмура мучают личные проблемы и что тот, вероятно, пьет. Предприимчивости Уолтеру было не занимать; пристальное наблюдение за Хоксмуром представлялось ему единственным способом удовлетворить свое любопытство по поводу этих вещей и в конечном счете обезопасить собственную карьеру. И Хоксмуру не удалось, как он полагал, уйти от преследователя. Он вернулся в свою квартиру на Грейп-стрит и там, стоя перед окном, вспомнил песенку, которую только что слышал. Уолтер все это время смотрел на него снизу, с любопытством изучая его бледное лицо.

9

Я выглянул на улицу под окном; над доходными домами вставало Солнце, однакожь я его не замечал, ибо все мысли мои крутились вокруг давешней расправы с господином Гейесом и моей горячешной схватки со шлюхою. Меня переполнял угрожающий вихрь образов, но тут чей-то взгляд, остановившийся на мне, вывел меня из этого забытья. Я мигом обернулся, но то был всего лишь Нат, прокравшийся в комнату. Вид у Вас, хозяин, самый что ни на есть бледный, говорит он.