В том же году в третий раз вышли в свет по меньшей мере три пьесы Шекспира — «Тит Андроник», «Гамлет» и «Перикл». Они появились в разные периоды его творческого пути — от раннего «Тита» до позднего «Перикла». Шекспир получил признание, и теперь публика стала оценивать его достижения в целом. Им восторгалась королевская семья, он доставлял удовольствие зрителям Оксфорда и развлекал толпы народа в «Глобусе». Кажется очевидным, — по крайней мере, тем, кто может оглянуться в прошлое, — что он достиг пика своей карьеры. Его имя было у всех на устах. Один автор, говоря о стандартах «истинного писательского мастерства», упоминал именно Шекспира как автора, у которого «мы находим самый настоящий английский язык». Леонард Диггс, пасынок душеприказчика Шекспира, в письме 1613 года упоминал о «книге сонетов, за которую испанцы здесь так ценят своего Лопе де Бега, как мы бы должны ценить нашего Шекспира». Заметим, что «наш» Шекспир уже считался представителем национальной литературы.
К зимнему сезону 1611 года Шекспир вернулся ко двору с двумя новыми пьесами. В отчете о королевских увеселениях, датированном 5 ноября, отмечено: «Пьеса под названием «Сказка зимних ночей». Четырьмя днями раньше была сделана такая запись: «В ночь накануне Дня Всех Святых в Уайтхолле перед Его Королевским Величеством представляли пьесу под названием «Буря». Мы не находим никаких записей о представлениях в День Всех Святых, i ноября, когда бедняки с песнями ходили по улицам, поминая усопших и выпрашивая угощение. «Буря» последняя законченная пьеса Шекспира, погружает зрителя в атмосферу волшебства с легким оттенком грусти. Великий драматург впоследствии, вероятно, сотрудничал с другими авторами, передавая им свое умение и опыт, однако «Буря», последняя пьеса, целиком написанная им самим, заслуживает особого внимания.
В ней, так же как в «Перикле» и «Зимней сказке», много театральных масок и музыки. Весьма вероятно, что Шекспир написал ее для представления в «Блэкфрайерз» — театре под крышей. В ней четко выделены антракты, в особенности тот, что разделяет четвертый и пятый акты: в нем должна была играть музыка. Ариэль и Просперо в конце четвертого акта вместе уходят со сцены, а в начале пятого акта появляются также вместе. В «Глобусе» такое было невозможно, потому представление шло непрерывно.
Шекспира всегда волновали образы, связанные с морем. Поэтому не случайно его привлекли опубликованные отчеты о колониальных путешествиях. Так, однажды жестокий шторм выбросил на Бермудские острова колонистов, направлявшихся в Джеймстаун в Вирджинии. Случилось это за два года до описываемых нами событий; Шекспир читал об их приключениях. Он также прочел книги «Правдивое и искреннее описание колонизации, начатой в Вирджинии» и «Открытие Бермуд, именуемых иначе «Дьявольским островом», обе они вышли в 1610 году. Он был уже знаком с некоторыми из главных акционеров Вирджинской компании, например с графом Пембруком, и мог из первых рук получить сведения о мятеже в колониях. Он читал эссе Монтеня «О каннибалах» в переводе Флорио. Он помнил «Фауста» Марло, произведения Овидия, которые читал в школе, описание шторма в «Энеиде» Вергилия. А еще в Лондоне был знаменитый мастер верховой езды, и звали его Просперо. И все это вместе, смешавшись с рассказом о великом шторме, сошлось воедино.
«Буря» начинается с того, что «грозовой ночью с громом и молнией» происходит грандиозное кораблекрушение; перед зрителями появляются «промокшие» моряки. От начала и до конца представления Шекспир использует все возможности театра в закрытом помещении. На сцене непрерывно разворачивается действие. Герои исполняют песни с «торжественной и странной музыкой», сочиненной уже знакомым нам Робертом Джонсоном. Последние пьесы можно назвать совместными произведениями Шекспира и Джонсона. Тщательно продуманные сценические эффекты, создающие обстановку волшебства и сверхъестественности, сопровождаются музыкой, как, например, сцена с духами: «Появляются странные фигуры; они вносят накрытый стол.
Танцуя и кланяясь, они жестами приглашают к столу короля и его свиту, после чего исчезают» [397] . И разумеется, в действо непременно включаются маски; об их выходе зрителя торжественно оповещает музыка, а также богиня Юнона, спустившаяся на сцену. Затем «появляются жнецы в крестьянской одежде. Вместе с нимфами они кружатся в грациозном танце» [398] , пока их не прогоняет Просперо, произнося знаменитые слова, — пожалуй, самые известные строки Шекспира:
Мы созданы из вещества того же,
Что наши сны. И сном окружена
Вся наша маленькая жизнь [399] .
Шекспир создал самую искусственную из своих пьес, которая сама по себе стала размышлением об искусстве. «Буря» к тому же отличается классической формой, единством времени и места, что служит для передачи совершенно неклассического, а, если можно так сказать, магического впечатления. Похоже, что автор, как и Просперо, дает урок театрального волшебства.
Некоторые исследователи предполагают, что в образе Просперо перед нами предстает сам Шекспир, который в конце пути отрекается от своего «всемогущего искусства». Но это кажется нам бездоказательным. Нет оснований считать, что Шекспир думал о завершении театральной карьеры. Прототипом Просперо мог быть доктор Джон Ди, маг из Мортлейка (где Шекспир останавливался однажды), провозгласивший, что он сжег свои магические книги.
Также иногда думают, что Шекспир на склоне лет стал разочаровываться в театре и отдаляться от него; но мастерство, с каким сделана «Буря», говорит о том, что его все еще увлекала театральная жизнь во всех ее проявлениях. Пьеса не создает ощущения, будто все идет к концу.
А до сих пор, со стороны, Влюбленные лишь были мне смешны [400]
Шекспир вернулся в Стратфорд в первые месяцы 1612 года, чтобы похоронить в старой церкви своего брата Гилберта. Гилберт был на два года младше Уильяма; он жил холостяком вместе со своей сестрой и ее мужем в фамильном доме на Хенли-стрит, где, по-видимому, продолжал работать перчаточником, как и его отец. Он был грамотным и вел дела брата по покупке земель в Стратфорде. Теперь у Шекспира остался только один брат, Ричард, который тоже так и не женился и тоже остался на Хенли-стрит; он тоже умер раньше своего старшего брата. Странно было бы, если бы в этой ситуации Шекспир не задумался о том, что его род угасает. Родные уходили один за другим. Кроме того, у Шекспира не осталось наследников мужского пола ни по прямой, ни по боковой линии.
Три месяца спустя он вернулся в Лондон, где выступил свидетелем по делу, касавшемуся семьи Маунтджой, в чьем доме на Силвер-стрит он жил. Против них возбудил дело один из их подмастерьев, Стивен Белотт, женившийся на Мэри Маунтджой. Он не получил обещанное за невестой приданое и попросил Уильяма Шекспира быть свидетелем с его стороны. Дело слушалось и мая в Суде по ходатайствам в Вестминстере. Шекспира представили как «жителя Стратфорда-на-Эйвоне» что означало, что в Лондоне в это время у него жилья не было. Его вызвали свидетелем, потому что, как выяснилось, он выступил посредником между Белоттом и Маунгджоями, когда обсуждались предстоящая свадьба и приданое.