— Не надо… Я догадываюсь.
— Значит, что?.. Будем работать?
— Да.
Гришин зашел к Грибову с другой стороны.
— Кого из погибших вы знали лично?
— Губского Ефима Львовича. Главного из них.
— Еще?
— Еще одного. Но я не знаю, кто он такой. Честное благородное.
— Кто еще посещал конспиративную квартиру?
— Многие, всех не упомню. Тем более что волнуюсь.
— Называйте, кого помните. Остальных потом.
Хозяин магазина с усилием потер пальцами виски, виновато посмотрел на следователя:
— Голова вдруг разболелась. Если можно, воды.
Тот налил из графина в стакан, допрашиваемый жадно выпил.
— Благодарю.
— Имена!
— Девушка была одна. Зовут Ирина… Но ее в этот раз не было. Часа за два ушла.
— В чем ее особенность?
— Как я догадываюсь… она убивала.
— Убивала?.. Кого?
— Неблагонадежных… Я как-то случайно подслушал.
— У них были неблагонадежные?
— Как в каждом обществе, господин следователь. У вас своя власть, у них своя.
— Кого же они считали неблагонадежным?
— Графа Кудеярова, к примеру. Константина Георгиевича… В последнее время Ефим Львович очень на него гневался.
— Граф бывал у них?
— Бывал, и неоднократно. Затем вдруг перестал посещать, за что и впал в немилость.
Гришин подошел к столу, записал.
— Любопытно… Еще?
— Барон Красинский. И чаще всего не один. А с мадемуазель.
Следователь оторвался от бумаги, с интересом посмотрел на Грибова:
— С мадемуазель?
— Да, с мадемуазель.
— Это была его барышня?
— Скорее сообщница.
— Их к чему-то готовили?
— Не могу знать…
— Но ведь она зачем-то приходила?
— Мадемуазель поначалу была весьма активна… Затем надолго исчезла. И появилась только в тот день, когда…
— Что?
Хозяин магазина молчал, испуганно глядя на Гришина. Тот сделал шаг к нему, недобро поинтересовался:
— Вас что-то смущает?
— Нет.
— Так говорите. В какой день мадемуазель появилась?
Грибов теперь уже без разрешения потянулся за графином, налил воды, выпил. Затем с отчаянием тихо промолвил:
— В тот день, когда она всех перестреляла.
— Что?.. Что вы сказали?
— Стреляла мадемуазель… И никого живым не оставила. Меня почему-то пожалела. А может, не успела.
Егор Никитич от такого поворота сюжета присел на стул, осмысливая услышанное.
— Имя мадемуазель знаете?
— По имени никто ее не называл. Просто мадемуазель…
— Внешность помните? Какие-нибудь особенности лица?
— Не заметил.
— Шрам, увечье?
— Не видел. Она всегда прикрывала правую половину лица прядью волос.
— Еще что-нибудь. Увиденное, услышанное.
— Могу только домыслы. Будто она была когда-то прославленной артисткой, но затем ее судьба сложилась весьма плачевно.
— Имя артистки не помните?
— Не интересовался, господин следователь.
Гришин помолчал, затем всем корпусом развернулся к Грибову:
— Вы упомянули девицу по имени Ирина. Чистильщицу!
— Да, — кивнул Грибов.
— Она расстреляла эсеров!
— Ее во время расстрела там не было.
— Она была и расстреляла!.. Вы поняли меня? А о мадемуазель артистке вы мне не рассказывали! И вообще никому о ней ни слова! Вы все забыли! Ее там не было!
— Но меня будут вновь допрашивать — могу не выдержать.
— Допрашивать вас буду только я. И только я могу не допустить пыток. Поэтому еще раз предупреждаю — на последующих допросах трепитесь о ком угодно, только не о мадемуазель артистке. Ее там не было, вы ее не видели, она не стреляла. Ирина стреляла! А брякнете не то, тогда уж пеняйте на себя.
Егор Никитич вошел в кабинет Икрамова последним. Здесь уже присутствовали сыщик Миронов, следователь Потапов, а также следователь жандармского управления Дымов Иван Иванович.
— Простите, ваше высокородие, задержался по семейным обстоятельствам, — произнес Гришин, стараясь отдышаться.
— По-моему, других обстоятельств у вас не бывает, — усмехнулся князь.
— К сожалению. Семья — счастливое падение в ад.
Ибрагим Казбекович бросил на него удивленный взгляд, но комментировать не стал. Взял со стола листок с пометками, взглянул на собравшихся.
— Нам, господа, предстоит обсудить три важные новости, хотя о них, полагаю, вы уже кое-что знаете. Как минимум из газет. Первая — расстрел эсеров на конспиративной квартире. — Он посмотрел на Дымова. — Ваше мнение, Иван Иванович?
Тот неуверенно поворочался в кресле.
— Происшествие более чем загадочное. Структура была настолько законспирирована, что даже мы о ней не имели никакого представления. — Дымов на секунду задумался, улыбнулся чему-то. — Мне почему-то кажется, что здесь может быть замешана женщина.
— В каком качестве? — удивился князь.
— Как мстительница, как реванш, как протест… Если в организации состояли женщины, то любое происшествие можно объяснить особенностями слабого пола.
— Позвольте, ваше высокородие? — вмешался Гришин. — По моим сведениям, в организации женщина была, но, если позволите, об этом после общих вопросов.
— Интригует, Егор Никитич, — добродушно засмеялся Дымов. — Как всегда, одеяльце на себя!
— Учусь у вас, Иван Иванович.
— Господа, давайте к общим вопросам, — постучал карандашом по столу Икрамов и обратился к Дымову: — Что на квартире было обнаружено?
— Типография, склад бумаги, отпечатанные газеты, листовки, прокламации.
— Оружие?
— Пять фугасов, семь бомб, четыре револьвера марки «Браунинг» и две винтовки.
— Кого из убитых удалось опознать?
— Убиты двое. Их удалось опознать. — Иван Иванович открыл папку. — Это, прежде всего, глава организации Губский Ефим Львович, находящийся в розыске, а также представитель Центрального комитета эсеров Портнов Борис Семенович, также находящийся в розыске.
Князь повернулся к Гришину: